Джеймс Купер - В Венеции
— Не меня ли ты ищешь? — спросил его человек, выходя из-за песчаного холмика и держа наготове обнаженную шпагу.
— Вас, герцог, — ответил Джакопо, снимая маску.
— Тебя ли я вижу, Джакопо? Говори скорее, что ты знаешь о Виолетте?
— Идите за мной, дон Камилло, и вы се сами увидите.
Дон Камилло вошел в гондолу Джакопо, и, когда они были в одном из проходов Лидо, ведущих к заливу, браво начал свой рассказ. Он быстро передал дону Камилло все случившееся, не забыв о планах Джакомо Градениго насчет убийства соперника.
Фелука, получив пропуск от полицейских агентов на сторожевой галере, уже вышла из порта и плыла теперь каналом, по которому должна была выехать в Адриатическое море. На море было тихо, легкий ветерок долетал с берега. Все благоприятствовало беглянкам. Они сидели, прислонившись к мачте, и, наслаждаясь красотой лунной ночи, всматривались в удалявшиеся купола Венеции. Время от времени с каналов доносилась музыка, навевая грустное настроение. Вдруг раздался плеск воды от подъехавшей гондолы, и дон Камилло, прыгнув на палубу фелуки, обнял свою молодую супругу.
После коротких переговоров Стефано Милано решил навсегда оставить службу у республики и перейти к своему феодальному владельцу. Времени терять было нельзя. Натянули паруса, и фелука стала быстро удаляться от берега, имея на буксире гондолу Джакопо.
— Вам надо отправиться в Анкону, синьор Камилло, — сказал браво, все еще не решавшийся уехать. — Там вы немедля обратитесь к покровительству кардинала-секретаря… Если Стефано пойдет открытым морем, вы можете встретиться с галерами республики.
— Не бойся за нас, милый Джакопо. Но что с тобой будет, если ты останешься в руках Сената? Вот что меня беспокоит.
— Будьте спокойны, синьор. Покинуть Венецию теперь, вы знаете, я не могу. Я привык и к опасностям, и к нищете, и к… разочарованиям…
Он поцеловал руку донны Виолетты, которая, не зная еще всех оказанных им услуг, слушала его с удивлением.
— Дон Камилло Монфорте, — продолжал браво, — опасайтесь Венеции. Не доверяйте ее обещаниям. Мне лучше всех известна фальшивость ее правительства. Не забудьте, что это мое последнее вам слово…
— Ты так говоришь, Джакопо, как-будто нам не придется больше увидеться.
Браво отвернулся. Луна освещала его лицо, на котором можно было прочесть и радость от удавшегося предприятия, и тревогу за будущее.
— Ни за что в будущем нельзя ручаться, — отвечал он, как бы про себя.
Коснувшись руки дона Камилло, он поспешно прыгнул в гондолу. Отвязали веревку, и фелука удалилась, оставив браво одного на волнах Адриатического моря. Дон Камилло побежал на корму и последний раз взглянул на Джакопо, возвращавшегося в Венецию.
Глава XXVI
На другой день утром Джакопо отправился к Джельсомине, чтобы в сопровождении ее навестить больного отца. В то время, как они шли по коридорам Дворца Дожей, он рассказал ей со всеми подробностями о бегстве влюбленных, но из осторожности скрыл от нес замысел Джакомо Градениго. Глядя на ее оживленное лицо, можно было понять, как сильно интересовал ее рассказ.
— И что же, ты надеешься, что они могут скрыться окончательно от правителей? — спросила она тихо. — Ведь ты знаешь, что у республики всегда есть галеры в Адриатическом море?
— Я это отлично помню, — ответил браво, — и поэтому я посоветовал дону Камилло плыть в порт Анкону. Как только они будут в церковных владениях, влияние дона Камилло и права его супруги окажут им большую услугу… Вот если бы ты мне указала, откуда можно посмотреть на море!
Джельсомина провела его в комнату под самой крышей. Из нее были видны остров Лидо и Адриатическое море. Ветер качал мачты судов и волновал лагуны. По надувшимся парусам и по тем усилиям, с которыми гребли гондольеры, можно было судить, что ветер был очень силен. По ту сторону Лидо море было покрыто пенистыми валами.
— Это хорошо! — сказал Джакопо, осмотрев внимательно всю картину, расстилавшуюся перед его глазами. — Они далеко от берега и при таком ветре через несколько часов будут в Анконе… Теперь идем в камеру отца, Джельсомина.
Дочь тюремного смотрителя не ожидала такой быстрой перемены разговора, но ничего не сказала, и через несколько минут они были у постели старого заключенного. Он не заметил их прихода, и Джакопо вынужден был дать знать о себе.
— Отец, — сказал он грустно, — это я.
Заключенный обернулся, и, несмотря на то, что он был теперь гораздо более слаб, чем в последний приход сына, легкая улыбка появилась на его изможденном лице.
— Ну, что, как мать? — спросил он торопливо.
— Ничего, счастлива… Душа ее постоянно с тобою, отец.
— А сестра?
— И сестра часто вспоминает тебя. Обе они терпеливо ждут свидания с тобой.
— Ну, а что сенаторы?
— Они, как всегда, остаются бездушными себялюбцами, — ответил с горечью Джакопо.
— Синьоры ошиблись, подозревая меня в покушении на доходы государства, — сказал с покорностью старик. — Но придет время, и они поймут свою ошибку… Ты несправедлив к ним, сынок, — между сенаторами есть достойные люди, как, например, синьор Пьеполо. Он много мне делал добра в молодости, и, если бы не это незаслуженное обвинение, я бы далеко пошел в гору.
— Но он умер, — сказал Джакопо.
— Разве он умер? Да, смерть никого не минует, Джакопо, — сказал старик.
— Отец, — вскрикнул браво, желая остановить старика. Он встал на колени перед постелью его и сказал ему на ухо:-Ты забываешь, отец, что по некоторым причинам нельзя произносить этого имени. Я ведь тебе уж не раз говорил, что если ты меня будешь так называть, то мне не позволят больше навещать тебя.
Старик взглянул на сына помутившимися глазами; многое теперь казалось ему непонятным. Переведя глаза в стену, он вдруг засмеялся, как ребенок.
— Посмотри поскорее, сынок, приполз ли паук?
Джакопо вздохнул, но поднялся, чтобы исполнить желание отца.
— Нет, его не видно, отец, да теперь ему еще не время, вот подожди тепла.
— Да разве теперь-то не тепло? Ведь ты забываешь, сынок, что мы совсем под крышей. А как солнце жжет! Синьоры и не представляют себе, какая это пытка быть зимою в подземных тюрьмах, а летом под раскаленным свинцом.
— Они заботятся только о своей собственной власти… Ах, да что об этом говорить! Скажи, отец, чего тебе не достает?
— Воздуха, сынок, воздуха!
Джакопо подбежал к одной из трещин, но, несмотря на все усилия, он не мог увеличить отверстия.
— Скорее отвори дверь, Джельсомина! — крикнул он, возвращаясь к постели отца.
— Теперь мне лучше, — сказал старик, — а вот, когда ты уйдешь, и я останусь один с моими думами, представлю себе, как огорчены мать и сестра, — тогда мне будет тяжко! Что теперь у нас — уж август?
