Иван Дроздов - Подземный меридиан
— Меня зовут Василек, а вас?
— Андреем. Дядя Андрей.
Самарин разорвал пополам газету и быстро, ловко сделал кораблик.
— На, пускай на воду, — сказал Васильку. — Только вон там, в бухточке. Туда волна не доходит.
— Дяденька, а почему нет пушки?
Андрей сел на камень и посадил рядом с собой Василька. Провел ладонью по белым кудряшкам мальчика.
— Ты зачем снял панаму? — кивнул на зажатую в кулачке мальчика шляпку.
— Жарко.
— Надевай. Капитану корабля нельзя без головного убора. Ну!..
Мальчик неохотно натягивал шляпку, а Андрей, отыскав под ногами сухие стебельки, сделал из них стволы орудий и воткнул по бокам кораблика.
— Орудия дальнего боя, — пояснил Васильку.
— Атомные? — сверкнул черными, счастливыми
глазами малыш.
— Пока нет. В другой раз сделаем атомные.
— А подводную лодку сделаем?
— Будет у нас целый подводный флот.
Мальчик, сияя от счастья, побежал к воде. Андрей поднялся, стал смотреть туда, где несколько минут назад он видел головку женщины. Там возле нее плавало ещё несколько человек, а чуть поодаль качалась на волнах лодка с гребцом. «Видно, они к ней подплыли и велят подняться на лодку, чтобы затем взять штраф», — пришла мысль Андрею. Он напрягал зрение, насчитал пять купальщиков и пытался различить среди них головку женщины. Но различить было невозможно, и Самарин ждал, чем кончится эта история, скоро ли они привезут женщину к её сыну. Но вот Андрей увидел, как головы купающихся сгруппировались возле одной, той, что находилась в середине, подумал, что это совсем и не патрули, а просто ребята или, что ещё хуже, хулиганы. «Увидели — молодая, — подумал он, — и пристают. Чего Доброго, обидят ещё, оскорбят…» А головы, взлетая на гребнях, сплачивались теснее, и теперь ещё труднее было различить между ними головку женщины. Андрей, недолго размышляя, сбросил с себя одежду, сказал Васильку:
— Ты побудь здесь, а я поплыву к твоей маме, спрошу, скоро ли она сюда вернется, — и кинулся в волны.
Плавал Андрей хорошо. Он мог часами держаться на воде и не уставал, не мерз даже в довольно холодное время. Вырос он на берегу Азовского моря. В детстве и юношеские годы играл в водный мяч и слыл хорошим нападающим, — с того времени у него осталась любовь к морю, охота к дальним заплывам, к неумеренно долгому нахождению в воде.
Подплыв к купальщикам на расстояние нескольких метров, он ещё не различал лица, но отчетливо услышал голос женщины:
— Отстаньте от меня!
Андрей поплыл быстрее и вскоре очутился рядом с тесным кружком ребят. Они неловко и, как показалось Андрею, неестественно взмахивали руками, поминутно оглядываясь на Андрея. С минуту держались вместе, потом один из них поплыл к лодке, а вслед за ним устремились и другие.
Женщину Андрей не успел рассмотреть: она тоже поплыла к берегу.
Андрей плыл что есть силы, хотел опередить женщину, взять свое белье и уйти, но та плыла тоже проворно, и, когда он достиг берега, она уже стояла возле мальчика и глядела, как он выходит из воды.
Подойдя к незнакомке, Самарин вдруг понял, что её–то с мальчиком и видел несколько дней назад, когда на пляже был с Пивнем. Сейчас, в купальном костюме, она скорее походила на девушку, чем на женщину, и Андрей вспомнил, как судачили на пляже игравшие в карты ребята: мать она мальчику или не мать?.. И вправду: мать ли она Васильку?..
Самарин пригладил обеими руками волосы, провел ладонями по лицу, словно умывался. Ему было неловко и неудобно, но в то же время хотелось посмотреть в её темные с голубинкой глаза, напоминающие цвет ночного неба. Садясь к своей одежде, он взглянул на Василька, занятого оснащением бумажного флота, и на женщину, на её кокетливо вскинутую назад голову с мокрыми волосами. Поправив на голове Василька панамку, она подошла к своим вещам, села.
— Я думал, они вас обижают, — сказал Андрей для того только, чтобы как–нибудь начать разговор.
— Хулиганы… Да я умею за себя постоять.
— Гляжу на вас, — заговорил Андрей, желая переменить тему, — и кажется, что где–то в Степнянске я вас видел.
— Вы степнянский? — удивилась она, взглядывая на него исподлобья.
— Ага-а, вот она где разгадка, — протянул Андрей и сел рядом с женщиной.
Он был и рад, и в то же время это поставило его в неловкое, затруднительное положение. Самарин сразу вдруг вспомнил и сообразил, где её видел, и видел не раз, не два, и не просто видел — он ходил на нее смотреть в театр, где она работала артисткой, ходил часто, ходил, преклоняясь перед её игрой. Да, это была Мария Березкина, любимая артистка многих театралов в Степнянске.
— Теперь вспомнил, где я вас видел, — проговорил он наконец, — в театре, на сцене.
— И что же, как вы находите мою игру? — спросила она, остановившись на полдороге к волнолому, куда пошла было, чтобы помочь в чем–то Васильку.
— Нахожу вашу игру? Это не те слова. Вас многие считают лучшей артисткой театра.
— О–о–о!.. Это уже комплимент. И, признаться вам, приятный. Вот бы ваш отзыв услышал режиссер театра Ветров!.. Он о моей игре иного мнения… К сожалению, не столь лестного.
Мария сказала это с веселым смехом. В звучных, мелодичных раскатах её голоса Андрей уловил обидную нотку снисхождения, несерьезного отношения к нему: она не стеснялась собеседника — вела с ним себя так, будто он не был и не мог быть для нее авторитетом и уж, конечно, тем, перед кем она должна была стесняться и робеть.
Уязвленный, Андрей обиженно поглядел на Марию и с некоторым задором, с размашистой небрежностью заметил:
— Разумеется, вы мне нравитесь в одном вашем амплуа. В театре есть и другие хорошие артисты. Мне и другие нравятся.
Мария взошла на площадку волнолома, что–то сказала Васильку и теперь повязывала свою голову косынкой. В круглых больших глазах её, потемневших от света волн, Андрей увидел грусть, отягченную глубокой думой.
— Амплуа, амплуа, — проговорила она, вновь подходя к Самарину и садясь с ним рядом. — Если бы я знала свое амплуа. — И смолкла.
Андрей, задумавшись, устремил взгляд на гребни катившихся к берегу волн. Он стремился понять её тревоги. Но Мария молчала. Чтобы как–то вызвать её на разговор, Андрей пустился в отвлеченные рассуждения:
— Иные говорят: нет ничего однообразнее моря, а мне кажется, наоборот. Море никогда не бывает одинаковым. Утром я вижу его зеленым, днем — серебристым, вечером… Как вы думаете, каким бывает море вечером?..
Через минуту услышал:
— Если светит солнце — изумрудным. В пасмурный день черным или почти черным. Но разве только море всегда переменчиво? В природе и вообще–то нет ничего постоянного. — Мария повернула к нему лицо. — Вот вы говорите: амплуа. Для артиста очень важно — найти свое амплуа. Нередко бывает, артист всю жизнь проиграет на сцене, а своего настоящего, родного амплуа так и не найдет. В таких случаях старые актеры говорят: в чужой рубашке всю жизнь проходил.
