Александр Зорич - Римская звезда
На том месте, где только что он корчился, я заметил небольшую, размером с ладонь, волосистую вещицу.
Лика тоже заметила ее, подобрала и прижала к красному от слез лицу. Тотчас Рабирий изменил положение и его правильной формы голова сверкнула плешью.
Только тут я догадался: Лика подобрала паричок. Его прилаживал Рабирий к облыселому темени – клеем или, быть может, шпильками, – чтобы казаться вихрастым, кудрявым, всегда-навсегда-молодым. Хороший паричок, искусный. Я, например, сроду не догадался бы.
– Где этот гребаный доктор? – зло спросил Тигр.
– С-сейчас будет. Не н-нервничай, – отвечал Туллий, бледный, как будто его мукой обсыпали.
За столом больше никого не было – все теперь стояли. Больше всего компания напоминала мне ту хищную золотую молодежь, что, согласно уверениям моего соседа по инсуле, раздает ночных звездюлей незадачливым гулякам. А Рабирий напоминал забитого до смерти незадачливого гуляку.
Я расслабил зрительный мускул – этому меня научил Филолай – и взглянул на группу скользящим взглядом сарматского колдуна.
Те же и стрига.
В отличие от светящихся червяков в белых тогах, тварь не верила в помощь доброго доктора Мирона. Вырвавшись из кольца зевак, она брала разгон в сторону западной стены триклиния – вот сейчас, у облупившейся настенной росписи (нимфы и Пан-свирельник у источника), один бытийный слой, наш сине-голубой, войдет в другой, лилово-черный, и стрига, развернув кожистые крылья, перепрыгнет из нашего мирка, куда заходит она только чтобы полакомиться вкуснятинкой, к себе домой, где под низким небом летают сотни таких же как она уродин и где не захотел бы Назон оказаться ни за какие блага. Здесь больше нечего стриге дожидаться. В конце концов, она честно пыталась его предупредить.
Тем временем Тигр – недаром был солдатским писарем – решил лечить Рабирия собственными средствами.
Он перевернул Рабирия на живот, перевалил его тело через колено и принялся лупить того по спине открытой ладонью. Из безвольно раскрывшегося рта Рабирия текла на мозаичный пол розовая слюна, а Тигр все наяривал. Лика даже плакать перестала, обнадеженная.
Посыпались добрые советы – их наперебой давали все, включая Вибию (она давала самые глупые – например, предлагала отпоить Рабирия цекубским вином, кувшин с которым она держала в руках). Стало шумно, даже вроде как эхо появилось – и откуда только взялось? А впрочем, дошло до меня, ведь стрига теперь улетела! Когда стрига поблизости, эха никогда нет, это любой крестьянин знает. Говорят, стриги поедают эхо, но я лично в это не верю, наверное просто метафора.
Тигр стукал и шлепал, Рабирия, давил ему на живот – ни дать ни взять воин из санитарной команды при исполнении.
Действовал он почти правильно. За тем исключением, что все это нужно было проделывать десять минут назад.
9. Вскоре явился доктор Мирон в сопровождении Аттилия, множества рабов и отпущенников.
Все врали, что хотят помочь, но на самом деле хотели просто поглазеть. Стало шумно. Лика снова начала плакать, Аттилий – громко ругаться. В общем, наконец-то я мог покинуть свое укрытие без боязни быть услышанным! Что и сделал.
В пустой раздевалке-аподитерии меня ждал мой Титан. Точнее, он мирно дрых на лавке для рабов-сопровождающих, положив под голову мою одежду. Я заглянул под лавку – обычно там спала обезьянка – и растолкал мальчика.
– Сейчас пойдем домой, – сказал я. – Что новенького?
Титан потер кулаками свои ясные голубые глаза и посмотрел на меня – ну, настолько «на меня», насколько позволяло его косоглазие. Обычно у него получалось «один глаз на вас, другой на Акритас», есть такой мыс близ Мессенского залива.
– Имеются две новости. Одна очень плохая, а другая – просто плохая, – галантно ответствовал шельмец. – С какой позволишь начинать?
– Давай с очень плохой.
– Господин распорядитель сказал, что его племянник чудесным образом выздоровел от чахотки. Будет теперь чистить трубы снова! Господин распорядитель сильно извинялся перед тобой и перед Океаном. Но не может же он отказать родственнику в работе? В общем, просил войти в положение. С завтрашнего дня племянник возвращается на свое место! – Титан опустил голову и вздохнул с притворной печалью. – Это была очень плохая новость.
– А просто плохая?
– Наша обезьянка пропала, – на этот раз скорбь Титана была неподдельной.
Мы шли домой через храпящий, сучащий во сне ногами, потный Рим, и я думал о том, как все забавно. Чахоточный племянник, которого я записал в покойники, неожиданно воскрес. Зато Рабирий, которому я даровал жизнь, насмерть подавился орехом. Распорядитель выгнал меня как раз в тот день, когда я и сам собрался уйти. И обезьянка сбежала.
Хвала богам! Мерзавка гадила всюду, щекотала хвостом своим у меня под носом, когда я спал, раскидывала вещи и проливала чернила, а однажды положила в жирный гороховый суп губку для вытирания зада. Словом, достала почище Рабирия.
VI. Назон встречает бога
1. Фабия…
С Фабией все было куда хуже, чем с Рабирием. О нет, я был уверен: она жива и здорова. Ничто не могло заставить меня усомниться в этом. Она продала наш дом в Риме… Но вот потом – что? Куда ты удалилась, милая Фабия?! Верна ли ты? Не умер ли Назон в твоем сердце? А ведь покойник Рабирий наверняка знал ответы на эти вопросы…
Последнее письмо от Фабии, полученное мною прошлым летом в Томах, гласило, что Фабия нашла покупателя на дом по имени Цезоний Помпей, что со дня на день сделка будет оформлена, после чего она собирается «уехать в деревню», ибо «слишком холодно в Городе даже в ясный летний день».
Я успокаивал себя тем, что Фабия, как настоящая римлянка, то есть женщина в первую голову суеверная, а потом уже добродетельная, воспитанная и благонравная, не желала сообщать какие-либо подробности о своих дальнейших планах, остерегаясь сглазить предстоящее путешествие. И что письмо со всеми необходимыми сведениями было Фабией написано и отправлено в Томы по весне. Но я-то к тому времени уже давно значился среди фракийцев «погибшим от рук сарматов» и восходил на борт армянской либурны, чтобы плыть в Херсонес!
Соответственно, письмо Фабии было обречено со мною разминуться.
Впрочем, была и другая возможность, от которой я, как мог ловко, отворачивался: не написала она мне весной никакого письма! И не намеревалась! Фабия нашла себе нового мужа, но, смалодушничав, не осмелилась написать мне последнее «прощай», а решила просто убраться из Рима как можно дальше и как можно тише, прочь с глаз наших общих знакомых, чтобы они не могли проведать о ее неверности.
Я знал, что я сделаю в первую минуту встречи. Я спрошу, появился ли у нее другой мужчина, а она ответит мне «да», «нет» или «видишь ли, Публий…»
