Анатолий Загорный - Каменная грудь
Если бы витязь с высоты своего седла вгляделся в происходящее кругом, он бы увидел, что народ шепчется и пересмеивается, кой у кого подозрительно топорщатся полы сермяги и блестит в рукаве нож. Он бы увидел, как на Самвате появляются кучки людей… Но Златолист смотрел поверх голов в степь…
Недобрым ропотом провожал народ дружинников.
– Видали самозванца? В великие князья посвящается, – громко так, чтобы все слышали, оказал Гусиная лапка. Голова и шея его были обмотаны тряпками, левая рука – в шерстяном чулке. Он то и дело подносил ее ко рту, дул.
– Морда-то, морда… что каблук стоптанный, – продолжал Гусиная лапка, – к святилищу поехал. Только не, примет Перун его требы.
– Эй, эй! Посторонись! Дай дорогу, – послышался чей-то неприятно громкий голос, – дорогу… так… стой здесь! – Двое холопов прикатили пузатую пятнадцативедерную бочку меда.
– Ф-фу! Ну и тягота! Подсобите, люди! – крикнул человек, с виду пьяница, рожа помятая, в синяках и ссадинах. – Ну-ка, братцы, разок. Навались!
Он суетился, потирал руки, подталкивал соседей, избегая смотреть в глаза.
Двое или трое подошли, помогли установить бочку, остальные стояли, смущенно переминаясь с ноги на ногу, – с чего это вздумалось пустоглазому потчевать народ. Холопы скрылись.
– Не толпиться, людие, без драки… всем достанется, – вконец разошелся человек, подбирая камень, чтобы вышибить днище, – вот у меня и ковш припасен, ай да князь… удружил милостивец Златолист, пошли ему Перун долгие дни.
Он стал колотить в днище, прибил палец, сунул его в рот, запрыгал вокруг бочки, кривляясь и похлопывая по ней другой рукой:
– Ан кусается как, голубушка пузатая!.. Ломает ее при народе… хе-хе… Но мы толстуху силком!
Человек вышиб дно в бочке, выловил щепки и продолжал все также неискренне:
– Подходите, братцы… пьяным медом, стоялым, угощает великий князь. Ох, как в нос шибает… от одного запаху одуреть можно… даром!.. Что нам? Все одно жизнь колесом… подходи!
– Третьего дня мечом угощал Пасычну беседу,[43] трупами Ручей[44] перекрыл, вчера «Чермного петуха» сжег, а нынче медом, – недоверчиво пробормотал кто-то.
– Подавиться ему костью у меня под столом, псу окаянному, – подхватил Гусиная лапка.
При этих словах суетившийся человек вздрогнул, как-то особенно пристально посмотрел на гончара, окинул взглядом припухших глаз его обмотанную тряпками голову, руку в чулке. Один из тех, кто ставил бочку, потянулся за ковшом. Толпа придвинулась.
– Стойте, кияне, – поднял руку Гусиная лапка, – говорю вам, – не пейте! Печенеги могут нагрянуть, Златолист их давно ждет.
– Какие там, к лешему, печенеги!
– Вот еще!
– Выдумывай.
Человек неестественно громко всхохотнул:
– Ох, насмешил, старче… насмешил, такое ведь скажет – печенеги! Сто лет их не было на Руси, так что не каркай, старик, крылья отрастут… Не слушайте его, люди, подходите!
Бочка стояла, заманчиво играя краями; светила янтарным огнем пахнущая днепровскими лугами жидкость. И нельзя было оторвать глаз от нее.
– Стойте, кияне, – возвысил голос Гусиная лапка, – отравлена бочка… жабы в ней утоплены, гадюки и скорпионы.
– Врет, врет! – торжествующе затанцевал человек со ссадинами на лице. – Вот я пью из самой середины за здоровье князя Златолиста!
С этими словами он перегнулся через край бочки, подтянулся на носках и стал лакать огненную влагу. Гончар вдруг подскочил (никто не ожидал такой прыти), задрал ноги человека, окунул его с головой. Все так и остолбенели, а человек подергался, подергался и обмяк. Толпа готова была ринуться, чтобы растерзать, втоптать в пыль Гусиную лапку, но тот сорвал с головы тряпки, обнажил руку, и все увидели сожженые седые волосы, поднявшуюся пузырями кожу.
– Вот, люди! – исступленно закричал гончар. – Он предал нас в прилуке «Чермный петух». Я опознал его, гнусного изгоя. Я никогда никого не обманывал… вы знаете меня по горшкам с гусиной лапкой на донышке. И, если я лгу, придите и убейте меня. Говорю вам – печенеги идут!
Толпа заволновалась, загомонила:
– Двигаемся к святилищу!
– Вече надо собрать!
– К ответу Златолиста!
– Старика волоките, – пусть скажет другим, что нам говорил!
Гончара подхватили под руки и потащили. Он успел только сплюнуть в сторону бочки, из которой торчали ноги изгоя…
… Перед входом в храм Перуна двумя рядами выстроились волхвы, в длиннополых до пят белых одеждах, грубо шитых красными нитками. Седобородые, волосы до плеч, в руках высокие, сучковатые посохи. Из раскрытых дверей храма тянуло дымом, в темной глубине святилища потрескивал дубовыми дровами неугасимый костер. Навстречу Златолисту вышел Большой волхв Вакула. Он грозно поднял посох:
– Какою дорогой пришел, человече?
– По крови врагов брел, по трупам ступал, по черепам восходил.
– Все ли убиты?
– Все до единого.
– А что ты принес с собой?
– Аксамиты и паволоки, каменья и золото.
– Падите, люди! – становясь на колени, воскликнул Вакула. – Князь пришел!
Ряды колыхнулись, волхвы последовали примеру первосвященника. Златолист спешился, величественно поднял голову, подошел к Вакуле:
– Ну, а ты кто, что смел испытывать князя?
– Я всего лишь недостойный служитель Перуна.
– А пошто ты присвоил себе священный рог и священный нож – знаки княжеской власти? Подавай их сюда.
Два мальчика, одетые так же, как и волхвы, подбежали, протянули ему на полотенцах наполненный вином турий рог и длинный с рукоятью в бирюзовых глазках жертвенный нож.
Волхвы затянули унылую молитву:
Радуйся, Перуне,
Радуйся, великий.
К тебе князь идет,
Он дары несет.
Аксамиты, паволоки,
Золото, каменья,
Разные стреньбреньки…
Радуйся, Перуне,
Радуйся, великий.
К тебе князь идет,
Он быка ведет,
Тура крутобокого,
Тура крутолобого
С белою звездой.
Златолист, приняв рог и нож, вступил в святилище. Там было сыро, мрачно. Бегучие отсветы костра освещали изваяние Перуна в хитрорезанной деревянной одежде на кривых железных ногах. За ним возвышались четыре деревянные резные колонны, увешанные дорогими коврами, стояла золотая утварь – братины, холодильники для вина, кувшины, ковши. Серебряное с золотыми усами лицо бога тупо уставилось на вошедшего, в руках вспыхивала крупными рубинами молния.
К требищу, наподобие каменного шестилепесткового цветка, волхвы подвели откормленного быка, испуганно поводившего красными глазами. Прочитали короткую молитву, ударили в бубны, застучали палками по развешанным на стенах рогатым черепам. Животное недоуменно ворочало головой. Здоровенный старик поднял над ним пудовую кувалду, ударил промеж рогов. Оглушенный бык припал к земле, голова легла на требный камень. Златолист коротко взмахнул ножом, и все кругом завопили, затопали от радости, видя, какою щедрой струей хлынула к подножию Перуна горячая жертвенная кровь.
