И. Болгарин - Адъютант его превосходительства
А вокруг бурлил, качался из стороны в сторону, зазывал кого-то и кого-то проклинал базар. И над всем этим бестолковым галдежом висело ослепительно яркое украинское солнце.
Слышались визгливо-зазывные крики торговок и торговцев:
– Купите сапожки! На стройные ножки! Ходить не в деревне, а королевне!
– Вот они! Вот они! Ночью работаны, днем продаются, а к вечеру даром отдаются!
Суета. Гул. Толкотня. Где тут кого отыщешь! Над самым Юриным ухом прозвенел истошный голос какой-то лотошницы:
– Пирожки! Пирожки! С горохом и с ливером!
Рядом с ней другая:
– Не блины, а заедочки – ешьте натюследочки!..
Юра бестолково метался в толчее и не находил ни Загладина, ни его преследователя…
На привозе было несколько тише. И людей здесь было поменьше, и торги шли по-крестьянски степенно и основательно.
В конце ряда мажар стояла телега с сеном. К ней и подошел Загладин, толкнул дремавшего под потрепанной шинелькой возницу. Тот поднял голову. Это был Мирон.
– Слышь, трогай! Поедешь за мной! – беззвучно, не разжимая рта, сказал Загладин.
Семен Алексеевич с безразлично-беспечным видом – мол, я не я и лошадь не моя – стоял неподалеку от телеги, и Мирон, разбирая вожжи, заметил его и насторожился. Этот человек в бушлате ничего не покупал и не продавал, не суетился, стоял спокойно и преувеличенно внимательно смотрел куда-то в сторону – туда, где ровным счетом ничего не происходило.
Какая-то женщина остановилась возле Семена Алексеевича, заинтересованно спросила:
– Морячок, бушлат не продашь?
– Купи! – улыбнулся Семен Алексеевич, глядя на нее отсутствующими глазами.
Женщина привычным ощупывающим движением схватилась за полу бушлата, он распахнулся, и Мирон успел выхватить взглядом за поясом у морячка ребристую рукоять нагана. Остальное произошло мгновенно.
– Ты кого за собой привел, гад?! – ощерившись, прошипел Мирон в лицо Загладину и обеими руками с силой отбросил его от себя.
Загладин полетел под ноги Семену Алексеевичу, а Мирон метнулся в сторону, в гущу базара. Преследовать его было бесполезно, да и некому. Семен Алексеевич крепко держал Загладина, который катался по земле, бешено отбиваясь руками и ногами. На губах у него выступила пена.
Толпа забурлила, кинулась к месту происшествия и вынесла на пятачок, к брошенной Мироном телеге, Юру.
Юра видел, как Семен Алексеевич поднял за лацканы пиджака Загладина и прислонил его к телеге.
– Сбрасывай сено ты… покупатель! – толкнул чекист Загладина, но тот не шелохнулся.
Услужливые руки собравшихся быстро сбросили сено. Под ним на телеге рядами лежали винтовки и цинковые ящики с патронами…
Хоронясь за чужими спинами, Юра дождался, когда чекисты увели Загладина, а следом за ними, медленно продираясь сквозь галдящую толпу, двинулась телега с оружием. Проводив их взглядом, Юра бросился домой. Прямо с порога, не успев отдышаться, объявил Викентию Павловичу, что чекисты арестовали Загладина.
Как Юра и предполагал, известие это встревожило Сперанского, он бессильно опустился на диван.
– Боже мой! Все пропало! – прошептал Сперанский и, уткнув голову в большие ладони, несколько минут сидел молча, затем, с трудом подняв голову и глядя на Юру невидящими, недвижными глазами, стал расспрашивать его обо всем увиденном.
Юра рассказал, откуда он знает Семена Алексеевича, как увидел его на улице, как пошел за ним и за Загладиным и как потом потерял их в густой базарной толпе.
– Зачем столько подробностей? – нетерпеливо оборвал Юру Сперанский, нервно, до хруста заламывая руки. – Потом? Что было потом?
– Потом он его арестовал!.. – чувствуя, как подкатывает к его сердцу неприязнь, сказал Юра.
– Кто? – резко спросил Сперанский. – Боже мой, кто же?
– Чекист… Семен Алексеевич.
– Как арестовал? Подошел, наставил наган? Или схватил, связал? Откуда ты знаешь, что он его арестовал?
– Я видел! Они стояли возле телеги, а на ней – целая? гора оружия.
– Постой-постой! Ничего не понимаю! – Викентий Павлович нервно вскочил, прошелся по комнате. – Ты их потерял в толпе! Так откуда же, они возникли? И потом… этот чекист… он шел за Загладиным? Телеги не было! Откуда она взялась? И при чем тут оружие?
Юра подумал немного и затем сказал:
– Я их потом нашел, на привозе. Они стояли возле телеги с сеном. И он сказал: «Сбрасывай сено… покупатель!»
– Кто сказал? – Взметнулись брови у Викентия Павловича.
– Ну, сам Семен Алексеевич! – стараясь не сбиваться и обо всем рассказывать толково, объяснил Юра. – Сено сбросили, а там столько оружия!.. А потом пришли еще какие-то, наверное тоже чекисты, и увели Загладина.
– А оружие? – нашел в себе последние силы спросить сраженный этим известием Сперанский.
– Увезли, наверное, в Чека, – спокойно сказал Юра, удивляясь тому, как быстро впал в панику этот с виду большой и сильный человек.
– «Не знаю»! «Наверное»! «Кажется»! – прокричал на какой-то визгливой ноте Сперанский, нервно расхаживая взад и вперед по комнате. Затем торопливо вышел в коридор, стал одеваться. Но, продев в пиджак руку, остановился, словно пораженный какой-то тревожной мыслью. И вдруг стал беспомощно рвать руку из пиджака. Пронесся мимо Юры в свой кабинет и вскоре снова выскочил оттуда с Юриной курточкой в руках.
– Надевай курточку! Ну, быстрее надевай и сходи к Бинскому! – выдохнул изнеможенно Сперанский.
– Что сказать, Викентий Павлович? – с готовностью вскочил Юра.
– Нет-нет, не надо! Никуда не ходи! – замахал на него руками Сперанский.
И, ошеломленный собственной беспомощностью, он обессилено опустился на диван, закрыл глаза ладонью и, качаясь из стороны в сторону, долго сидел так, не проронив ни слова.
Вдруг снова вскочил с места, забегал по комнате:
– Да-да! К Бинскому не нужно! Пойдешь к Прохорову в Дарницу. Помнишь, ты ходил к Прохорову?
– Песчаная, пять?
– Вот-вот! Скажешь, дядя прислал за маслом. Да, за маслом и еще за перловой крупой. Только, пожалуйста, живее, бегом!.. Надевай курточку!
– Можно, я без курточки, Викентий Павлович! На улице жарко! – неожиданно уперся Юра.
– Тебя, болвана, не спрашивают, жарко или нет! Одевайся! – исступленным шепотом прошипел Сперанский.
– Что за тон, Викентий?! – возмущенно сказала вошедшая в комнату Ксения Аристарховна. – Право же, подобным тоном…
– Мне сейчас не до церемоний, дорогая! – резко обернулся к жене Сперанский, и на щеках его вспухли два возмущенных румянчика. – Ах, тон вам, видите ли, не нравится? Львовская порода! Чистоплюи! Дон-Кихоты!..
– И, яростно обернувшись к Юре, закричал: – Слышишь, ты? Одевайся!