Александр Дюма - Ашборнский пастор
— Друг мой, — произнесла г-жа Смит, — прости меня… Простите меня, господин Бемрод… Но я думала, что не возбраняется немного помочь Провидению.
— Жена, — продолжил пастор, — хорошенько это запомни: Провидение, Божье чадо, так высоко парит над нашими головами, что все наши жалкие ухищрения, на которые мы пускаемся, чтобы подчинить его нашим прихотям, не достигают и половины той высоты, где оно находится, и только лишь молитва может подняться к нему, женушка. То, что входит в намерения Всевышнего, исполняется всегда независимо от вмешательства или невмешательства человека, и это к счастью, поскольку Господь лучше нас знает, в чем нам отказать и что нам предоставить. Возблагодарим же Бога даже в беде, которую он нам ниспосылает: то, что нам представляется несчастьем, нередко оказывается лишь началом нашего счастья.
— Аминь! — невесело прошептала г-жа Смит.
В это мгновение дверь гостиной распахнулась; я обернулся на шум и не смог удержаться от крика изумления и радости.
То была Дженни, но уже не такая, какая нас покинула, то есть в напудренном парике, с гладкой прической, с румянами и белилами, скрывавшими ее природный нежно-розовый цвет лица, в вышитом платье из полосатого шелка, в гигантских фижмах и в туфлях на высоких каблуках: теперь мы увидели Дженни в ее соломенной шляпке, украшенной васильками, Дженни с ее золотистыми волосами, развевающимися при каждом дуновении ветерка, с ее свеженьким личиком, в ее белом платье с голубым поясом.
Она вошла смеясь и припрыгивая, полная радости оттого что избавилась сразу от своего туалета и от меня, ведь, похоже, и то и другое весьма тяготило ее.
— Господин Бемрод, — сказала она, — мама показала вам свое белье, свои серебряные ложки и свои красивые шкафы орехового дерева; пойдемте теперь со мной, и я вам покажу мои цветы, моих кур, моих птичек. Вы мне расскажете о девушке, которую вы любите и которая, должно быть, очень красива, а я поговорю с вами о вашей воистину прекрасной проповеди.
Я повернулся к г-ну и г-же Смит, как бы спрашивая у них разрешения принять приглашение очаровательной девушки.
— Идите, идите, — сказал мне ее отец, — Богу угодно то, что ему угодно, и человек только слепое орудие его воли.
Я охотно взял Дженни за руку и вышел вместе с ней.
XVIII. ПРОГУЛКА
Нужно ли напоминать Вам, дорогой мой Петрус, что мне тогда едва исполнилось двадцать пять, а Дженни — девятнадцать?
Мы прошли по жизни еще меньше, чем природа продвинулась по временам года: природа пребывала в июне, в то время как Дженни была еще в апреле, а я — в мае.
Поэтому сердца наши цвели, словно примулы, усеявшие дорогу, и фиалки, источавшие вокруг нее аромат.
Мы с радостью мигом скрылись от родительских глаз, как птичка Дженни выпархивала из клетки.
И можно сказать, у нас тоже появились крылья.
Быть может, дорогой мой Петрус, Вы спросите, насколько гармонично вся эта радость, все это счастье, вся эта душевная нега сочетались с моим пасторским званием и налагаемой им миссией.
Да, дорогой друг, да, прекрасно сочетались, поскольку счастье делает злых людей добрыми, а добрых — еще добрее; Да, поскольку мне казалось, что я стал лучше, чем был, и мне хотелось прижать весь мир к моей взволнованной груди; мне хотелось цветами моего венка устлать весь путь человечеству.
Если бы мне встретился нищий, я отдал бы ему гинею и несколько шиллингов, остававшихся у меня.
Разве я нуждался в деньгах? Разве я не был богат моей любовью и моим счастьем? Разве я не был богат этим сокровищем, которое уже считал утраченным и которое только что снова обрел, — этой прекрасной юной девушкой с золотистыми волосами, в соломенной шляпке, в белом платье; этой юной девушкой, которая опиралась на мою руку, словно была моей сестрой, и для которой, я хорошо это чувствовал, я стал больше чем братом?
Она же в своей душевной чистоте поистине воспринимала меня как друга, спутника, гостя своего отца — и только.
Как и сказала мне Дженни, она повела меня смотреть своих кур, при виде хозяйки сбежавшихся к ней, и своих голубей, сразу же закруживших над ее головой.
— О Боже мой! — вырвалось у девушки. — Бедные детки, я забыла взять для них зерна… Впервые, сбежавшись ко мне, они обманутся в своих надеждах!
— Вы представляете этих бедных птиц очень уж эгоистичными, дорогая Дженни, предполагая, что они спешат к вам только ради корма; они любят и вас тоже.
— Все равно, — возразила она, — я не хочу проделывать опыт, который, быть может, обернется для меня конфузом… Давайте сходим за зерном!
Мы бегом помчались к навесу в сопровождении кур, семенивших вслед за нами, и красивых белоснежных голубей, летавших вокруг нас.
Пес, сидевший на цепи, делал все возможное, чтобы ее порвать и броситься следом за нами; он рычал то радостно, оттого что видит Дженни, то жалобно, оттого что не может к ней приласкаться.
Он впал в отчаяние из-за невозможности присоединиться к этому общему празднеству, которому в честь Дженни предавался птичий двор.
Не стали исключением даже селезень с уткой вместе с дюжиной утят: общий порыв извлек их из лужицы, где они бултыхались, и они поспешили вслед за нами, образовав арьергард всего этого пернатого полчища.
Под навесом стоял ларь, в котором хранилось всякого рода зерно для обитателей птичьего двора.
Куры, утки и голуби отлично знали этот ларь и окружили его — кто кудахтая, кто крякая, кто воркуя.
Я приподнял крышку ларя и придержал ее головой, что позволило нам обоим набрать полные пригоршни зерна.
Затем я опустил крышку.
Помните ли Вы, дорогой мой Петрус, очаровательную гравюру по одной французской картине с названием «Маленькая фермерша»?
На ней изображена хорошенькая молоденькая девушка, окруженная целым пернатым миром, который ожидает кормежку.
Дженни являла собой оригинал этой картины.
Куры пытались взлететь, чтобы достичь ее рук; голуби садились ей на плечи; утки неловко приподнимались на лапах, хлопая крыльями.
Я отступил в сторонку, чтобы как можно лучше видеть королеву пернатого царства, и, хотя в моих руках тоже было предостаточно зерна, ни один из подданных Дженни не покинул свою владычицу, чтобы получить корм от меня.
— Видите, дорогая соседка, — заметил я, — вы были несправедливы по отношению к этим скромным существам.
— Подождите-ка, — отозвалась она. И высыпала на землю зерно.
Все крылатое содружество набросилось на корм, и он исчез в одно мгновение.
Затем все птицы остались на месте и, грустно поворачивая поднятые кверху головки и помаргивая, внимательно смотрели, не даст ли им еще чего-нибудь маленькая фермерша.
