Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа
Спокойный тон Ружо заставил бродяг насторожиться — им было хорошо известно, что означает это спокойствие.
— А если я не уйду? — с улыбкой спросил Пардальян.
— Тогда я вышвырну вас вон! — прорычал негодяй.
Он замахнулся, и Лоизон громко вскрикнула. Но ударить Ружо не успел, ибо Пардальян вскочил и кулаком нанес противнику стремительный удар в грудь. Негодяй зашатался, изрыгая проклятия, и падая, ударился о стол, с которого посыпались глиняные кувшины и оловянные кружки. Мгновенно вскочив, Ружо завопил:
— Вперед, бродяги! Смерть дворянину!
— Смерть! Смерть! — закричали негодяи.
В темноте блеснули ножи. Столы были быстро отодвинуты к стенам, и бандиты во главе с Ружо двинулись на Пардальяна. Они уже были готовы броситься на него, когда он вдруг обхватил Ружо руками, повалил на стол, взял за горло, вытащил свой кинжал и приставил к груди мерзавца…
— Еще один шаг, — холодно сказал шевалье, — и этот человек умрет!
Ружо, оторопевший от ужаса и обезумевший от бессильной злобы, извивался, как ящерица.
— Вперед! — хрипел он.
Пардальян выполнил свою угрозу — нож вонзился в грудь Ружо. Потекла кровь.
— Я же сказала! — пробормотала Саизума.
Ружо, делая отчаянные попытки освободиться, повторял:
— Вперед!.. Дьявол!.. Я умираю!
На этот раз пять или шесть бродяг решились двинуться на грозного противника.
— Ну, вперед, волки! — воскликнул Пардальян.
Все видели, как он схватил Ружо, почти потерявшего сознание, и прижал к стене… Потом шевалье поднял его над головой, подержал несколько секунд, а когда негодяи подступили поближе, метнул его в них. Четверо бродяг были сбиты с ног. Ружо лежал на полу без признаков жизни.
Негодяи в страхе заметались по залу. Пардальян стоял и с улыбкой смотрел на них. Эта презрительная и вызывающая улыбка напугала их больше всего. Они поняли, что сопротивление бесполезно. Некоторые бросили ножи.
— Это сам дьявол! — прохрипел один.
— Он сговорился с нечистой силой! — завопил другой.
— Да здравствует храбрый дворянин! — вдруг закричали все разом.
Все было кончено!.. Пардальян победил. Он спокойно сидел и ждал, когда вновь воцарится тишина. Бандиты издали смотрели на него с почтением и страхом.
— Сударыня, — мягко обратился Пардальян к Саизуме, — могу ли я что-нибудь сделать для вас?
— Да, — сказала цыганка, — уведите меня отсюда.
Пардальян поднялся, поискал глазами хозяина и велел:
— Откройте дверь.
Не успел хозяин пошевелиться, как дверь была распахнута настежь. Пардальян не мог удержаться от смеха. Он взял Саизуму за руку, и они прошли через зал. Никто не решился приблизиться к ним. На полу хрипел окровавленный, с почерневшим лицом Ружо. Лоизон, опустившись на колени, обмывала его раны холодной водой и плакала. Шевалье наклонился, осмотрел раненого и сказал:
— Не плачьте, дитя мое, он придет в себя… Быть может, вам нужна помощь?
Девица подняла на него глаза и тихо ответила:
— Мне ничего не нужно.
Шевалье вложил ей в руку золотой экю и пошел к двери. На пороге он обернулся, достал из кармана пригоршню медных и серебряных монет и бросил их, воскликнув:
— В другой раз, вояки, хорошенько подумайте, прежде чем лезть в драку, а сегодня вечером шевалье де Пардальян прощает вас.
Он вышел с Саизумой, а в зале началась свалка из-за брошенных монет.
Была глубокая ночь. Затихший город спал. Узкие улочки вокруг ратуши были пустынны. Пардальян вместе с Саизумой дошел до Монмартрской улицы — он решил следовать за цыганкой туда, куда она направится.
Саизума, казалось, забыла о нем. Наконец они достигли Монмартрских ворот.
— Сударыня, — сказал шевалье, — вы теперь свободны. Но куда вы идете? Если вы хотите…
— Я хотела бы, — сказала Саизума, — выйти из этого города. Я в нем задыхаюсь. Зачем я явилась сюда?
— Но куда вы пойдете?.. Бедная женщина, послушайте меня… я знаю здесь неподалеку постоялый двор, хороший постоялый двор. Его хозяйка — очень добрая женщина. Пойдемте туда!
— Уйти! — пробормотала Саизума, покачав головой. — Убежать из этого города, где я так страдала… где я страдаю до сих пор! У вас есть жалость ко мне? Проводите меня отсюда… А если вы не захотите, я прокляну вас!..
— Что ж, хорошо!.. Идемте… — сказал Пардальян, взволнованный той болью, которая звучала в просьбе цыганки.
Монмартрские ворота были заперты. Но Пардальян знал, как смягчить сурового начальника стражи. Получив от шевалье два ливра, тот отдал приказ открыть ворота и опустить мост. Вскоре Пардальян и цыганка уже шагали по дороге, которая, извиваясь среди болот, вела к подножию холма.
«Господа Пикуик и Кроасс сказали правду, — размышлял Пардальян, — эта несчастная безумна. Чем мне помочь ей?»
И он принялся расспрашивать цыганку.
— Вы долго жили у цыгана Бельгодера?
— Бельгодера? Да, он человек жестокий и злой. Но кто расскажет о жестокости и злобе священника?
— А Виолетта?.. Ее вы тоже знали?
— Я не знаю ее… Я не хочу ее знать.
— Умоляю, вспомните: Виолетта… певица.
— Я не хочу ее знать, — повторила Саизума с ненавистью.
Пардальян был озадачен.
— Но отчего? — спросил он. — Отчего вы ненавидите эту бедную малышку?
— Нет, я не ненавижу ее. Я ее не люблю… Я не хочу ее знать… Я не могу ее видеть.
Она внезапно остановилась, схватила шевалье за руку и глухо пробормотала:
— Ее лицо причинило мне слишком много страданий… оно о многом напоминало мне… никогда не говорите мне о ней… никогда!
Она снова двинулась в путь. Пардальян понял, что он ничего не сможет узнать от сумасшедшей.
Наконец они достигли вершины холма. Там находился монастырь бенедиктинок, некогда очень богатый, но теперь пришедший в полный упадок.
Пардальян спрашивал себя, как далеко заведет его безумица. Он не хотел и не мог покинуть Париж. С другой стороны, ему было совестно оставлять эту несчастную одну в чистом поле. Если бы ему удалось уговорить ее попросить приюта в монастыре! Тогда бы он смог спокойно вернуться в Париж и, кроме того, знал бы, где найти эту женщину, чтобы расспросить ее при более благоприятных обстоятельствах.
— Сударыня, — сказал он, — вы за пределами Парижа.
— Да, — сказала цыганка, — здесь я могу дышать. Здесь на меня не так сильно давит груз мыслей. Безумных мыслей. Кто я? Саизума, и только. Я Саизума. Хотите, я вам погадаю? Кто вы?..
— Просто прохожий. У вас свои горести, у меня свои… Я ваш друг, если вам угодно.
— Друг?.. Кто может быть другом цыганки… отверженной?
— Тот, в ком есть сострадание, сударыня.
— Да, ваш голос успокаивает и убаюкивает меня. Я чувствую, я угадываю, что у вас не мужское сердце, ведь у всех мужчин жестокие сердца. Кто вы? Храбрец, конечно! Как вы схватили это чудовище там, в харчевне! Как вы швырнули его на рычащих волков! Вашу руку! Я хочу видеть вашу руку!
