Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа
Она наклонила голову, словно прислушиваясь. Всех, кто был в зале, внезапно охватила дрожь.
— Вечер, — медленно произнесла цыганка. — Все спокойно в пышном дворце, и через широко открытое окно виден собор, на который смотрит девушка… Безрассудная! Там, в этой церкви, должно совершиться преступление. Почему девушка смотрит на немой и грозный фасад собора?.. Вот она нежно улыбается… Как она счастлива!.. Рядом с ней сидит тот, кого она любит; он протягивает к ней руки, и она с восхищением слушает то, что ей говорит знатный господин… А старый слепой отец спокойно отдыхает…
Саизума внезапно умолкла. Ее глаза смотрели куда-то вдаль.
— Старый слепой отец отдыхает, — повторила она, покачав головой. — Доверяя своей дочери, он спит… Она так думает. И так же думает ее возлюбленный. Они рядом, их губы сливаются в поцелуе, и вдруг дверь отворяется… Кто отворил дверь? Это отец… старый слепой отец входит с протянутыми руками и зовет дочь… Возлюбленный вскакивает… Дочь трепещет от страха… «Дочь моя, дитя мое… с кем ты разговаривала?» — «Ни с кем отец!.. Никого нет в комнате вашей дочери». А что возлюбленный?.. Ах! Как он ловок, как он затаился! Он отступил вглубь комнаты и, кажется, даже не дышит… У девушки нет сил, чтобы встать и подойти к слепому… Он сам подходит к ней на дрожащих ногах и нежно обнимает ее… «Какие ледяные у тебя руки, дитя мое!» — «Отец, это вечер… ветер… от собора падает тень!..» — «Как дрожит твой голос!» — «Отец, это от удивления, что я вижу вас». А глаза умирающей от страха девушки смотрят на замершего возлюбленного.
— Бедная малышка! — сказала бродяжка, которую звали Лоизон.
Саизума не слышала. Она продолжала свою печальную историю:
— Лицо отца мрачнеет; слепой обводит мертвым взглядом комнату, словно надеясь увидеть… Увидеть! О! Если бы он увидел!.. «Дочь моя, дитя мое, ты уверена, что здесь никого нет?» — «Уверена, отец!» — «Поклянись, дитя мое!.. Поклянись моими сединами… поклянись на священной Библии, только тогда я поверю, что ты одна!.. Я знаю твою благородную и чистую душу, ты не захочешь стать клятвопреступницей!» Девушка колеблется. Ей кажется, что она сейчас умрет… Поклясться! Сединами слепца!.. Ее взгляд ищет взгляда возлюбленного, и взгляд возлюбленного отвечает: клянись, клянись же!.. «Так что же, дочь моя?» Голос отца, голос слепого полон тревоги. И тогда под взглядом возлюбленного девушка говорит: «Отец, на священной Библии я клянусь, что здесь нет никого, кроме нас двоих…» Бедный отец улыбается. Он просит у дочери прощения. А она, клятвопреступница, знает, что теперь непременно случится несчастье.
— Бедная девочка! — повторила Лоизон.
Саизума замолчала.
— Еще! — потребовала другая бродяжка. — Что случилось потом?
Но, видимо, с Саизумой что-то произошло. Она заговорила изменившимся голосом:
— Заглядывая в себя, в тайники своей души, я научилась заглядывать в души других. Господа и знатные дамы, цыганка все знает, все видит, будущее для нее открыто. Кто хочет узнать свое будущее? Кто хочет, чтобы ему погадала знаменитая цыганка Саизума?..
Последним словам ее явно научил Бельгодер — она произнесла их, как заученный урок.
— Подходите, дамы и господа, — продолжала она.
— Мне, мне! — кричала какая-то женщина, протягивая руку.
— Ты проживешь долго, — сказала Саизума, — но ты никогда не будешь ни богатой, ни счастливой.
— Проклятие! — проворчала девица. — Госпожа цыганка, не могли бы вы добавить мне немного богатства в обмен на несколько лет жизни?
Лоизон тоже протянула руку, Саизума бросила на нее быстрый взгляд.
— Берегись того, кого ты любишь, — сказала она, — он причинит тебе зло.
Один за другим несколько человек просили цыганку предсказать будущее, и каждому она говорила всего одну фразу…
— Скоро, — сказала она какому-то бродяге, — ты будешь носить на шее пеньковый галстук.
Бродяга побледнел и пробормотал:
— Так умерли мой отец и братья. Я хорошо знаю, что скоро придет мой черед.
Ружо также протянул руку.
— Твоя кровь вот-вот прольется, — сказала Саизума. — Берегись шпаги более острой, чем твой кинжал.
— Ты врешь, ведьма! Или ошибаешься. Прочти получше.
— Я сказала! — ответила Саизума.
— И ты думаешь, что в Париже есть шпага острее, чем мой нож? — прорычал бродяга, ударив кулаком по столу так, что он зашатался.
— Говорю тебе, твоя кровь скоро прольется!
Ружо был пьян, и предсказание слишком сильно напугало его. Он вдруг побледнел и грубо выругался. Потом его лицо покраснело. Он поднялся, схватил цыганку за руку и заорал:
— Гадалка, слушай, если ты сейчас же не отведешь от меня беду, если ты не скажешь, что ты врешь, прольется твоя кровь, и ты больше никому не принесешь горя!
В кабаке поднялся страшный шум. Ружо здесь боялись. Никто не осмеливался перечить ему.
Пьяница был убежден, что цыганка накликала на него несчастье. Он яростно встряхнул ее. Саизума даже не пыталась защищаться.
— Скажи, что ты соврала! — ревел негодяй.
— Я все сказала! — повторила Саизума мрачно.
Ружо занес кулак.
Но в момент, когда он уже должен был обрушиться на голову цыганки, негодяй почувствовал на своем плече тяжелую руку. Он резко обернулся.
— А! — произнес он с ухмылкой. — Возлюбленный Лоиз!
Эти слова заставили Пардальяна побледнеть. Его рука, сжимавшая плечо Ружо, опустилась.
— Эй! Лоизон! — крикнул бродяга. — Вот твой возлюбленный, которого ты бросила ради цыганки!
Пардальян пожал плечами, взял Саизуму за руку и повел ее за собой. Ружо был так поражен этим, что несколько секунд не мог пошевелиться. Он был королем этого притона. Он властвовал здесь. Когда он приказывал, другие посетители должны были повиноваться. В зале воцарилась мертвая тишина; бродяги ждали, что произойдет. Они были готовы, если понадобится, кинуться на помощь своему предводителю. Они смотрели на Пардальяна с жалостью. Лоизон побледнела. Шевалье сел рядом с Саизумой. Он был спокоен и, казалось, не обращал внимания на происходящее.
— Сударыня, — сказал он, — не угодно ли вам будет погадать и мне?
— Сударыня! — глухо повторила, вздрогнув, Саизума. — Когда меня так называли?.. Давно, очень давно…
— Мне не нравится, что цыганка гадает вам, — прохрипел Ружо, выходя вперед.
Пардальян медленно поднял голову, смерил его взглядом и произнес:
— Хотите добрый совет, друг мой?
— Я не хочу советов. Я ничего не хочу от вас. Что вы здесь делаете? Дворяне не имеют права входить в этот кабачок без моего разрешения. Немедленно убирайтесь.
Спокойный тон Ружо заставил бродяг насторожиться — им было хорошо известно, что означает это спокойствие.
