Трейдер. Деньги войны (СИ) - Соболев Николай "Д. Н. Замполит"

— Заходи, тут никого.

Она нервно хихикнула, но последовала за ним. Михаил распотрошил шкаф у входа и добыл приличную кепку и женскую накидку.

Из окон лестницы они выглянули на Гров-стрит — там уже стояли полицейские «Форды», освещая фарами ближайшие перекрестки. Из-за угла доносились свистки и сирена.

В подъезде на парочку удивленно уставился консьерж, довольно молодой человек со светлыми волосами, но через пару секунд сопоставил стрельбу в спикизи и появление незнакомцев.

— Эй, что там происходит? — спросил он с польским акцентом.

— Гангстерский налет, — широко улыбнулся Крезен, сунул ему в руку пять баксов и добавил, склонившись к уху: — Леди не стоит попадать в газетную хронику.

— Конечно, мистер… э-э-э… Смит! — улыбнулся в ответ поляк, пряча купюру, и метнулся открыть им дверь парадного.

Михаил и Флоренс под ручку неспешно прошли мимо двух полицейских и свернули за угол. На 7-й авеню он свистнул и усадил Флоренс в подъехавшее такси, а она вложила ему в руку записочку с телефоном.

Глава 15

Радио будет управлять миром

Вот уж чего я не ожидал, так вопиющего консерватизма музыкального сообщества Нью-Йорка — и это в Америке, которая старательно бежит наперегонки с техническим прогрессом! Попытки объяснить, что такое терменвокс натыкались на скептические гримасы и лучшее, чего я сумел добиться — неопределенные обещания «Мы с вами свяжемся». Ага, точь-в-точь эйчары XXI века после собеседования, и с теми же последствиями. После семнадцатого вежливого отказа «слушать непонятно что от этих ужасных большевиков», как выразилась дама из частной консерватории, я шваркнул телефонную трубку и выбросил в корзину лист, на который заранее выписал возможные места для выступлений.

— Джонни, ты без малого настоящий академик и выучил почти все буквы, — съехидничал Ося, — но ты не знаешь правильно делать концерт!

— Ну давай, умник, покажи, как надо! — я достал лист из корзины и сунул его Осе.

— Это лишнее, начинать надо с МИТ.

Он оказался прав — при моей репутации и открытости МИТ изобретениям, первую демонстрацию электромузыки согласовали на февраль 1927 года на факультете электротехники. Сам Вандерграф обещал присутствовать и вызвался пригласить своих коллег-деканов.

Телеграмма в институт Иоффе ушла с уведомлением об отгрузке обещанных приборов и оплатой билетов на поезд из Питера в Гавр, а оттуда на трансатлантике в Нью-Йорк. Термен прибыл за неделю до назначенной даты, только в результате вечного грузчицкого пофигизма — со сломанным терменвоксом. Лев собрался впасть в отчаяние, но мы приволокли его и прибор в лабораторию, поразившую гостя своей оснасткой и возможностями. За три дня аппарат привели в рабочее состояние, за два настроили и Термен заявил, что стало даже лучше, но Осино предложение почаще путешествовать через океан не оценил.

В аудиторию битком набились студенты, члены «оргкомитета», преподаватели и журналисты — бостонская пресса привыкла, что «золотой мальчик» постоянно дает поводы если не для сенсаций, то для интересных новостей. Термен стоял возле своего инструмента, пока все рассаживались, а я вкратце рассказал про «музыку сфер».

После первых же звуков «Лебедя» Сен-Санса по залу прокатился восторженный вздох, а репортер в проходе чуть не выронил блокнот, но тут же захлопнул челюсть и принялся яростно строчить. Его примеру последовали и остальные писаки.

Рев аудитории после завершения опуса наверняка был громче, чем после победы «Инженеров» в бейсбол и заставил вздрогнуть здание. А уж ладони присутствующие точно отбили.

После выступления нас тесно обступили не журналисты, а руководство МИТ во главе с Вандерграфом, каждый считал долгом потрясти руку Термену. Лев принимал все восторги смущенно, обходясь буквально несколькими фразами вроде «Очень приятно», «Весьма польщен» и тому подобных — в гимназии и университете он в основном учил немецкий и французский, английский же знал слабее.

Вандерграф не допустил нас до лап журналистов и утащил в свой кабинет, где нам с ходу назначили еще несколько концертов в МИТ, а один из гостей декана снял трубку и через пять минут застолбил для нас выступления в зале Orpheum и театре Metropolitan. Демократия, без связей никуда.

Попутно с концертами вышли репортажи в газетах и даже желтая Boston American писала кипятком от новизны, но походя пнула меня за «излишнюю эксцентричность». Вот после этого бостонские антрепренеры едва не разорвали нас на куски — Термена желали видеть одновременно в Simphony и Jordan, крупнейших залах города. Едва мы с грехом пополам устаканили график, как меня вызвал провост.

Теодор Лайман даже встал навстречу из своего кожаного кресла и подал руку:

— Поздравляю, коллега! Черт побери! Как это вы ухитрились найти нечто столь выдающееся у коммунистов?

— Кто ищет, тот всегда найдет! — порадовался я обращению «коллега», но счел нужным добавить: — Лев Термен не коммунист, он из дворянской семьи с французскими корнями.

— О, даже так? — провост снял очки. — Хм… а вы не думали, молодой человек, пригласить его в лабораторию на работу?

Не то что думал, а попросту планировал и рассчитывал, но вслух этого говорить не стал:

— Прекрасная идея, мистер Лайман! Я обязательно предложу это мистеру Термену!

— Отлично, отлично… Но знаете ли, зачем я вас вызвал?

Я только развел руками.

— Мне сообщили мои соученики, так сказать, в частном порядке, что моя alma mater, которую вы именуете «школа выше по реке», заинтересована в концерте.

— В чем же дело? Мы открыты для предложений.

— Дело в вашей репутации, молодой человек! — он отечески потрепал меня по плечу. — После взрыва стадиона и нашествия гномов вы в Гарварде persona non grata. Любое официальное лицо университета за контакт с вами будет подвергнуто остракизму!

Мы вежливо посмеялись над ситуацией.

— Потому-то, молодой человек, они и действуют приватным образом.

— Я так понимаю, что мне там появляться не следует?

— Именно так, именно так.

— Что же, просвещение должно быть выше тщеславия. Что если предложить мистеру Вандерграфу выступить перед концертом вместо меня?

После триумфа в Мемориальном зале Гарварда из Нью-Йорка позвонил страшно довольный Ося — слухи по городу поползли один другого хлеще и уже появились желающие ухватить кусочек бостонского успеха. Особенно ему понравился его почти земляк Сол Юрок*, которому Ося своей властью передал организацию концертов. Вот даже при моем слабом культурном уровне я это имя припомнил — американский музыкальный импресарио, недавно он возил по Штатам балерину Анну Павлову и самого Шаляпина, о чем много писали в газетах. Юрок немедленно развил бурную деятельность, но вначале ему удалось получить только средний по качеству зал Музыкальной академии — в основном, потому, что здание собирались сносить и расписание имело дырки.

* Сол Юрок, при рождении Соломон Гурков — музыкальный и театральный продюсер, эмигрировал в США из Российской империи.

Как в Бостоне, первый концерт прошел с триумфом, на волне успеха Юрок выбил нам Aeolian Hall, дал рекламу…

Ося притащил газету с проплаченной статьей и добавил:

— Я сегодня видел очередь, где люди стояли за послушать твою гуделку.

— Терменвокс.

— Ой, не делай мне голову! У людей такие глаза, будто они стояли за убить! Распродано все!

Пронырливый Юрок организовал три рецензии — в The Sun, Herald Tribune и New York Times, после чего к нему с предложением о выступлении обратилась администрация Carnegie Hall, самого крутого зала в городе.

— Блин, я даже не рассчитывал на такой успех…

— Это еще не все, Джонни! — таинственно понизил голос Ося. — Сразу, как вышли публикации, качнулись акции RCA и всей электротехнической тройки!

— Данные зафиксировал? — подался я вперед.

— Обижаешь, — наигранно возмутился Ося. — Я предлагаю вот что…