Жажда мести - Мирнев Владимир
Лена сидела на постели в задумчиво-сонном состоянии, с растрепанными волосами и разглядывала купленный вчера дедушкой, находившийся возле кровати тренажер. Завидев Волгина, с улыбкой показала на тренажер:
– Здравствуй, Вова! Я с сегодняшнего дня решила называть тебя, как и твоя сестра тебя называет, – Вова. Вот, садись. Что такой пасмурный? А я вот мечтаю с помощью этого тренажера на ноги встать, вот мечтаю о тренажере. Дедушка мой тоже мечтает. Что случилось? Ты волен, как тебе заблагорассудится, поступать. Мы с тобой просто брат и сестра. Сестра и брат. Есть время, звони. Нет, не звони. Что с тобой? Скажи. Я вижу. Я видела сон, будто черное колесо катилось, а на том колесе твой след. Это что за рукопись? Говори. Что с книгой?
– Да что говорить, Лена. Вот прочитай редакторское заключение: «маловразумительные философские реминисценции», «смещены идеологические акценты», «увлечение афористическими выражениями, суть которых не отражает суть нынешней устремлений советских людей», «Слово, не подкрепленное идеологией – чушь собачья, а не советское слово». Лена, это конец. Никакой книжки не будет.
– Собаки, – прошептала Лена. – Я им покажу. Дай мне имя этого пса, который написал. Дай мне имя. Козел он безмозглый!
Она выхватила из рук Волгина листок и внимательно прочитала редакторское заключение на его книгу «Стерегущий глаз жизни». Вывод был категорический: отвергнуть! Ее синие глаза странно задрожав, побледнели, приобретая стальной цвет, в них проглядывала недвусмысленная злоба.
– Я сама читала! Я ему покажу. Козел с рогами!
– Лена, умоляю тебя, я там работаю, меня засмеют.
– Нет! Дело не в книжке, а в принципе. Как он посмел!
– Лена, есть дело поважнее.
– Нет, я ему куриные мозги повыщипаю! Что написал, ты посмотри, что написал, как посмел! Сейчас я скажу дедушке!
– Лена, я тебя умоляю, случилось одно дело неприятное, – Волгин рассказал все о приключениях ночью и умоляюще посмотрел ей в глаза. – Видишь, сейчас не до книги. Заграбастают. С этим пистолетом! Оружие, если появляется в жизни ли, в книге, на сцене ли, оно стреляет. Вот оно и выстрелит по мне, Лена.
– Я скажу дедушке.
Их позвали в столовую, где для Лены был специально приспособлен стол, чтобы она могла, не сходя с коляски, обедать. Она обо всем рассказала маршалу и попросила его позвонить начальнику отделения милиции и сделать ему выговор. Майор Безмагарычный в этот момент откупоривал «Столичную», и когда маршал импульсивно потянулся к телефону, поднял руку, как бы отвращая опасность:
– Если ты, Ларик, позвонишь этому дезертиру, я уйду, я с тобой разговаривать больше до конца своих дней не буду!
– Дедушка, дело срочное. Дедушка, ради меня, сделай ради меня, – попросила Лена, не ожидавшая возражений со стороны майора.
Безмагарычный снова поднял руку:
– Отставить! Ты, Ларя, помнишь на Люблянском направлении, когда армия этого любимчика Сталина Рокоссовского попала в окружение? Помнишь, как нас били! Я упал, ни жив ни мертв от страха! Что ты мне сказал? «Встань, товарищ Безмагарычный, надо уважать себя». Я на всю жизнь запомнил твои слова. А ты что делаешь? Ты боевой маршал! Без тебя война бы не закончилась! – Он налил рюмку водки и со смаком выпил.
– Когда после бомбежки они пошли в атаку и прорвались на наш КП, кто меня прикрыл собой, майор? Ты! – прослезился старый маршал, вытирая мокрые глаза рукавом.
– Э, нет, это было потом, а до этого ты сказал: «Уважай себя, товарищ Безмагарычный». Это важнее, потому что потом я делал то, что обязан был делать, простое дело ординарца. Так вот, Ларя, товарищ маршал, ты будешь звонить какой-то там крысе? Полковнику или подполковнику тараканьих войск? Ты, маршал, которому дорогу перешел выскочка Жуков! Которому поручил Верховный взять самый ответственный за всю войну плацдарм! Тебе в подметки не годится ни Жуков, ни Рокоссовский, ни Баграмян, ни этот, который на Днепре в штаны наложил, мелкота, который танковой армией, то есть Катуков. – Майор Безмагарычный надменно выпил еще рюмку и принялся излагать дальнейший ход войны, в которой по его выражению, главную роль играл Илларион Михайлович, и тот, кто был рядом с ним, его ординарец. – Да я плевать хотел, что пятая ударная вышла в тыл! Плевать! Накось, выкуси! Не в том дело, Ларик. Ни Александр Македонский со своими когортами, ни Юлий Цезарь со своим Помпеем – выскочкой, никто не сможет доказать, что нужно было наступать с севера, как предлагал ты. Берлин должен был брать только ты! Бескровно, без потерь. Жуков любил кровь. Ну да, не своя же кровь – водица! Леночка, твой дедушка, – это гений, верный потомок Македонского, Цезаря, правнук Суворова.
– Что ты предлагаешь, Капитоня? – спросил маршал нетерпеливо.
– Звони министру, чтобы он позвонил своему подчиненному, ты – гордость страны СССР, ты – маршал! Себя не уважаешь, то уважай звание маршала! Нет, министру не звони, звони Председателю Совета Министров Алексею Николаевичу Косыгину! Или чтоб он тебе сам позвонил. Кто он такой? Он воевал?
– Это уже перебор, – проговорила назидательно Лена. – Вы правы, дедушка у меня маршал, с ним все спешат поздороваться первыми, но как должен узнать Косыгин, что он должен позвонить дедушке?
– Когда смоленский князь противу дерзости искусством вооружась, – начал было маршал читать басню Крылова, хлопнул себя по лбу и воскликнул: – А ты, Лена, ты кто такая? Ты не можешь позвонить и сказать, что, мол, так и так, просит позвонить маршал Советского союза? Не можешь? А я могу. Я могу! Где телефонный аппарат Совета министров?
Принесли на длинном проводе телефон. Домработница Полина, сокрушенно вздохнув, глядела на дрожавшие руки майора. Но он бодро набрал номер. В телефонную трубку он представился:
– С вами говорит Герой Советского Союза ординарец великого маршала Ротмистровского майор Безмагарычный. С кем я говорю? Передайте, пусть позвонит маршалу домой. Все! Обязательно! Все!
Он положил трубку и обвел всех взглядом триумфатора.
– Ну что?
– А если не позвонит? Если не позвонит? – забеспокоился маршал.
– Ты говорил, что недавно был у Леонида Ильича Брежнева? По одному поводу. Так неужели думаешь Косыгин, старая лиса, не знает. Если он не уважает маршала, то уж своего Брежнева уважает. Позвонит.
– Дедушка, ай да Капитоня! – воскликнула Лена. – Да я ему водочки налью. Не майор, а генерал по соображению!
– Да, кругом разложение, – сказал маршал, обрадовавшись неожиданному выходу. – Брежнев мягкотелый, не может вожжи держать натянутыми. Не может. Ему только ордена! Ему только автомобили! Партию забыл!
– Ты прав, мой родненький дедушка, – поддакнула внучка. – Кругом рушится. Некому руководить, все жрут, пьют, по бабам бегают. А умных гениев зажимают. Ты почитай, что написали на рукописи Вовы, эти вонючие козлы. Это они губят, дедушка, все молодое, талантливое, его книгу не печатают десять лет. Посмотри, что они пишут!
– Лена, я прошу тебя, – попросил Волгин, приложив руку к груди.
– Нет, надо, они губят страну, за которую дедушка кровь проливал, за которую жизнь готов был отдать и Капитон Иванович Безмагарычный, а они губят. Себе особняки строят, в парикмахерскую ездят, дедушка, в Париж. Вон Галька Брежнева.
– До чего докатились, куры в магазине бельгийские, – возмутился маршал и сплюнул. – Представляешь, Капитоныч? Срам!
Телефонную трубку, как только раздался звонок, подняла Лена и тут же сунула ее дедушке со словами:
– Косыгин звонит, дедушка. Скажи ему все. По-солдатски!
Маршал с легкостью приветствовал по телефону Косыгина, сообщил, что некоторые вопросы государственной важности поднимал при встрече с Генеральным секретарем и попросил лично помочь ему открыть очень важный для патриотического воспитания молодежи музей – училище танковое, о котором он печется столько лет.
– Наверное, Алексей Николаевич, при нашей жизни мы не увидим его, – добавил он и глубоко вздохнул.
После этого маршал говорил с помощником Косыгина о случившемся с Волгиным, и было получено заверение в том, что все виновные в случившемся будут примерно наказаны. После решения по телефону этих вопросов маршал предложил тост за своего верного друга Безмагарычного. Волгин наблюдал за Леной. Она и была душой жизни в этом доме, когда решались какие-то важные дела, велись разговоры о государстве, о партии, о военных. Она живо всем интересовалась, ей нужно было все знать, во всем принимать участие.