Жажда мести - Мирнев Владимир

– Дедушка, вот ты пойдешь еще к Брежневу? Хватит ему пить, скажи, что на старости стоит подумать о душе. Так вот скажи ему, что с ним хочет, мечтает поговорить молодой умный человек Волгин, как представитель той самой прослойки, на которой держится все государство. Пусть он выслушает его. Может, молодые партию спасут?

– Это мысль! – воскликнул Безмагарычный, обращаясь к маршалу.

– А что, – задумчиво произнес маршал, – пожалуй, действительно мысль интересная.

– Так вот, дедушка, тот самый случай, ведь он ему может глаза раскроет, ведь он же не полный, этот Брежнев, осел.

– Да нет, он народ любит, только ума бог государственного не дал, – отвечал маршал и почесал за ухом. – А что, товарищ Волгин, махнем в Кремль? Расскажешь все. Напряги свой талант, подумай, что говорить. Ты ведь умен. Я читал кое-что. Кто знает, может так случиться, что и пригодишься народу.

– Он, дедушка, не член партии, – ответила за Волгина Лена.

– Не так велика беда, примут. Надо что-то делать, надо, – сокрушался маршал. – Страна валится в пропасть разврата. Родина в опасности, я вижу страдания родного народа. Они вспомнят еще старого маршала.

VI

Волгин в издательстве бывал крайне редко, приходил исключительно за рукописью, ни с кем не дружил, молча, тенью проносился по длинным коридорам в редакцию критики и литературоведения, садился за стол, а заведующий редакцией критики приносил ему очередную рукопись. И он вскоре уходил. На этот раз его ожидали. Заведующий редакцией, – молодой человек, со следами частого употребления алкоголя на лице, но при светлом уме и весьма образованный. Звали его Александром Петровичем Карелиным, он настороженно встретил его и сказал:

– Вам срочно к главному.

Волгин не торопился. Ему теперь было все равно. Рукопись завернули, и он предполагал, что при малейшем конфликте или неудовольствии начальства уйдет из издательства совсем и никогда не вернется. Но главный Сорокин на этот раз был другого мнения. Он сидел в кресле и при появлении Волгина привстал и пожал руку.

– У тебя как дела? – спросил он, усаживаясь за стол и приглашая сесть Волгина, пристально глядя на него. – Что ты молчишь? Дома как, жена как?

Волгин с искренним вниманием молчал. Главному было неловко перед этим высоким, красивым парнем, молчаливо наблюдавшем за дальнейшим ходом мысли своего начальника.

– Что молчишь? Я знаю, что твоя рукопись лежит у нас, я знаю, я интересовался. О чем она?

– Философская направленность. А что?

– Где рукопись? Почему мне не сказал? Кто редактор? – он нажал на кнопку и заглянувшей секретарше приказал, чтобы она вызвала редактора Селезнева, а когда тот прибежал, спросил у него о рукописи Волгина. Тот помялся, сказал, заикаясь, что «рукопись сырая». Главный, чего уже явно не ожидал Волгин, прямо взвился:

– Как сырая? Где редакторское заключение? Я что-то не слыхал от тебя ни единого слова. Срочно рукопись и редакторское заключение мне на стол!

Редактор злобно посмотрел в сторону Волгина, полагая, что в гневе главного виновен он, и выбежал из кабинета. Вскоре он вернулся и протянул главному рукопись и редакторское заключение. Главный редактор пробежал торопливо заключение редактора книги и поднял глаза:

– Это ты написал? – спросил язвительно он.

Тот молча кивнул.

Главный разодрал лист на четыре части и бросил на пол.

– Прежде чем писать, надо было прочитать. Западное влияние, идеологические ориентиры! Мне звонят от маршала, я проверял! Мне Иван Стаднюк сказал, что маршал Ротмистровский – самый боевой маршал. Он брал то, что не мог взять Жуков! Давай рукопись. Я сам прочитаю!

– Я не родственник маршала, – отвечал Волгин тихо.

– Не родственник, но все же имеешь к нему отношение, раз звонят. Леня, срочно пиши другое редакторское! Срочно! Сам понимаешь, Володя, у нас работа нелегкая, жмут со всех сторон. Завтра приходи. В четыре. В четыре тридцать.

На следующий день, когда Волгин появился в кабинете у главного, тот прошел навстречу, взволнованно пожал руку, проводил до стула и, присев за стол в кресло, внимательно на него посмотрел, живой интерес мелькнул в его темных глазах.

– Я тебе, Владимир, скажу откровенно и сразу, что я ничего не понял. Я вижу, что ты талантливый человек, но я поэт, не философ, не критик, я не понял рукопись, но, как поэт, я вижу, что человек ты талантливый. Непонятая гениальность. Книгу мы издавать будем. Что ты заканчивал? Вижу, человек ты образованный.

– Я заканчивал университет, кандидат филологических наук.

– Этот Селезнев еще литинститут заочно никак не может закончить, а вот уж решает судьбу. Надо было сразу ко мне. Сколько лет лежит рукопись? Хочешь на штатную работу?

– Я подумаю. А рукопись лежит три года.

Вызванный редактор принес уже новое заключение, в котором отмечал с несомненностью художественные достоинства книги Волгина «Стерегущий глаз жизни» и с такой же настойчивостью, с какой отвергал ранее, на этот раз рекомендовал ее к скорейшему изданию.

VII

Вечером Волгин заехал к Лене поблагодарить и пожурить одновременно ее относительно звонка в издательство. Она призналась, что под впечатлением беседы с дедушкой о развале страны и всеобщей коррупции и головотяпстве, она разговаривала с главным редактором издательства повышенным тоном, высказала ему пожелание о немедленном увольнении безграмотного редактора, который даже в гениальной рукописи ничего не понял.

Волгин не знал, как благодарить Лену, сознался, однако, что в настоящее время того пронзительного интереса, который у него был раньше к изданию книги, у него нет.

– Вот что, Вова, я тебе ничего не советую. Но знай, тебе надо встретиться с Брежневым. Конечно, он старый, как и все там, но он много решает. Он – монарх. Но он добрый человек. Посмотри, какие у меня ноги, – вдруг зашептала Лена ему. – Посмотри, от них же ты умирал. Скажи?

– Правда, – отвечал Волгин, и слезы показались у него на глазах. – Все, Лена, правда, ты такая красивая была. Можно, я поцелую твои ноги, Лена?

– Можно, целуй, не бойся. Ничего не бойся. Дедушке звонил начальник отделения милиции, дико извинялся за вчерашнее. Дедушка сказал, что его уволят! Он говорил, что ты виновен в угоне милицейского автомобиля, что погиб милиционер, который гнался за тобой через всю Москву. На трамвай, кажется, наехал, расшибся и вдребезги. Я смотрю, ты такой рисковый чувак!

– Хорошо, что удрал, Лена. Догнали бы, уж прибили бы наверняка. Скажи, как они узнали, где я живу? Почему они меня ждали? Случайностей не бывает, Лена. Это Свинцов.

– Нет, Свинцов, тот самый твой соперник, дедушка узнавал, был в командировке, его нет в Москве. У него полное алиби.

– Но кто же!

– Дедушка знает, что Свинцов уехал. А то он позвонил бы Андропову, председателю КГБ. Дедушка его лично вел на место. Он ему должен.

Они помолчали, Лена спросила:

– Что такое любовь, Вова?

– Любовь, Лена, это обещание блаженства. Если хочешь, Лена, в смысле действенном, то любовь – это борьба за покорение в человеке его главного врага – эгоизма. У меня в книге есть главка: «Чувственный аспект». Вот там сказано, что признаки любви начинаются с волос. Длинные прямые волосы – признак фригидности женщины, а длинные вьющиеся волосы, даже если они завиты искусственно – это признак повышенной чувствительности женщины. Почему? Неосознанное стремление завить – это тоже желание подчеркнуть свою чувственность. Срез ноздрей – это особая тема для разговора. Но если край среза ноздрей дугой, страсть спрятана неглубоко, лежит на поверхности. Смело в бой, парень! Если рот тонкий – обреченная чувственность, то есть – утоление чувственности этой женщины – как утоление эгоизма, в данном случае преобладает эгоизм. Длинные ресницы, как вот твои, – как проявление плодотворной страсти, то есть меня люби, если я люблю.

В моем трактате о женщине сказано, что нет ничего случайного на земле, в человеке, в особенности в женщине. Почему? Потому женщина выражает доподлинную земную суть. Мужчина – вторичное звено на земле. Жизнь – это сбор плодов желаний в саду чувств. Коротко можно так сказать. Каждая черточка на лице и теле женщины – есть проявление желаний. Смотри, природа дала миру женские имена – Земля, Луна, Жизнь, Звезда. Самые высокие понятия – женские. Изучив все жесты, можно стать повелителем женщин, можно стать магом. Страстная она или фригидная. Жест – есть проявление чувства, а чувство говорит о движении души. Короткая талия – сиюминутное удовлетворение. Они страстны – как страстны бабочки-однодневки. А длинная талия – сохранение собственного достоинства, я еще, мол, не твоя, но ты – уже мой. Вот при таком раскладе в ней срабатывает закон «цветка и солнца». Ноги – это антенны, второе лицо женщины. Они есть выражение определенных чувственных желаний. Это гравитационное поле женщины, как гравитационное поле земли. Надо бояться женских ног.