Александр Лукин - Сотрудник ЧК
«Петр» шлепал колесами мимо высохших за лето плавней, мимо ивовых зарослей и буйно разросшихся камышей. Белые цапли степенно перелетали через пароход, опускались возле берега и, поджимая одну ногу, неподвижно застывали на обводьях.
Через час в излучине днепровского рукава — он назывался рекой Конкой — показались красные пристанские крыши, дебаркадер и рядом с ним — песчаный спуск к воде. Алешки.
Занимая всю реку, «Петр» неуклюже развернулся и подвалил к дебаркадеру. Началась высадка. Минуя проверявших билеты матросов, Алексей спрыгнул на берег и вместе с толпой вышел в город.
В детстве он часто бывал здесь у тетки, умершей в начале революции. Городок напоминал большое село: белые, крытые соломой мазанки, баштаны, сады, огороды, сбегавшие к реке, тихие травянистые улицы, где свободно паслась скотина. Сейчас и в помине не было той безмятежной тишины, которой когда-то славились Алешки. На улицах обозы, тачанки, коновязи. Не выветриваясь, стоит смешанный запах навоза, дегтя и пекущегося в домах хлеба для армии. Всюду красноармейцы, матросы; то и дело, улюлюкая, проносятся верховые — ординарцы.
Алексей явился в штаб.
Оформление на должность писаря отняло немного времени. Полный, насмешливый начальник штаба Саковнин, прочитав записку Брокмана, сказал:
— Сегодня приходил один из ваших, Илларионов, предупреждал, что приедете. Ну что ж, писарь из вас, как я понимаю, неважный. Будете состоять при мне. Можете отлучаться не докладывая. Понадобится что — обращайтесь…
Алексей откозырял и пошел искать Королеву.
Королева жила в похилившейся хатенке на самой окраине городка, вблизи песчаных дюн (за Алешками начиналась обширная степь, сухая и безводная, как пустыня). При доме был небольшой садик с огородом, засаженным главным образом картошкой. У калитки— собачья будка. Лохматый черномордый кобель бросился под ноги Алексею.
Алексей остановился, ожидая, что на собачий лай кто-нибудь покажется.
Через минуту вышла девушка в косынке, желтом сарафане и белой рубахе с засученными рукавами, сердито крикнула:
— Зачем собаку дразнишь! Кого надо?
— Королева здесь живет?
— Фомка, на место! — Девушка загнала пса в будку и ногой загородила вход, не давая ему выскочить.
— Иди в избу, — сказала она Алексею, глядя на него строгими светлыми глазами.
Наклонившись в дверях, Алексей вошел в тесную хату с большой русской печью и до блеска промытыми оконцами. Здесь было очень чисто, пахло сушеными травами. Возле окна сидела пожилая женщина в серой кофте, с темным лицом, покрытым мелким кружевом добродушных морщин. Она что-то растирала в глиняной миске.
— Здравствуйте, — сказал Алексей.
— Садись, садись, — закивала женщина, — ничего…
— Она глухая, — сказала девушка, входя в комнату, — ты с нею погромче.
— Кто здесь Королева?
— Обе мы Королевы, а что надо?
Стараясь скрыть удивление (не таким рисовался ему подпольный работник ЧК!), Алексей сказал:
— Величко тебе привет передает.
— Ты Михалев?
— Я.
— Мне Илларионов говорил.
«Уже успела повидать!» — все больше удивляясь, подумал Алексей.
— Документ у тебя есть?
— Вот он…
Она прочитала его госпитальную бумагу, придирчиво всматриваясь в подписи врачей, хотя — Алексей знал — все они были сделаны рукой Величко. Вернув бумагу, девушка улыбнулась, и ему сразу стало понятно, что ее строгость, и резкие интонации в голосе, и независимая манера держаться — все это напускное, что ей свойственно улыбаться, быстро и много говорить, бурно выражать радость и неудовольствие. На вид ей можно было дать лет восемнадцать, а то и меньше. У нее была крепкая фигурка, миловидное лицо с ямочкой на правой щеке, рот маленький — верхняя губа тоненькая, нижняя пухлая. А глаза уже не казались строгими и удивляли своей величиной — они были почти круглыми.
— Здравствуй, — сказала она и протянула руку, — Маруся. Вспомнили-таки обо мне! А то ведь с тех пор как белых прогнали, сижу здесь, будто никому не нужна. Я и в райком комсомола писала, и Величко, и Адамчуку, а они отвечают: сиди и все!.. Ты надолго? По какому делу?
Алексей оглянулся на женщину, которая, не обращая на них внимания, продолжала тереть деревянным пестом в глиняной миске.
— Она не слышит, — отмахнулась Маруся. — Это моя тетя, папина сестра. Она лекарка, травами лечит. У нее голова… При ней все можно говорить.
Алексей рассказал, зачем приехал. У Маруси разгорелись щеки. Она всплеснула руками:
— Ой, верно! Здесь нечисто, в Алешках. После белых столько дряни пооставалось — беда! Офицерики разные, кулачье. Их можно хоть сейчас взять. Хочешь, проведу? — она вскочила и, готовая к немедленным действиям, стала оправлять косынку на голове.
— Подожди, Маруся, — остановил ее Алексей. — Тебе Илларионов говорил, что положено делать?
— Поймешь этого Илларионова! Не то тебе помогать, не то ему…
— По указанию Величко, будешь при мне для связи. Сразу договоримся: приказы выполнять точно и без споров, обстановка сложная!
На миг в ее глазах сверкнули строптивые огоньки, но сразу погасли.
— Ладно, — сказала она, — со мной хлопот не будет!
— Кто-нибудь знает в городе, что ты была в подполье?
— Никто!
— Ты ведь и при белых тут жила?
— Да,
— А что делала?
— Разве Величко тебе не говорил?
— Нет.
— Совсем-таки ничего?
— Совсем.
Ему показалось, что Марусю это огорчило.
— Хватало дела, можешь быть спокоен! — сказала она и сдвинула тоненькие брови. — Мы с Аней Гольдман всю разведку вели…
Алексей посмотрел на нее с недоверием. Он и раньше знал, что из занятых белыми Алешек все время поступают сведения о врангелевских войсках, но он никогда не мог бы предположить, что исходят они от такой хрупкой на вид девушки, почти ребенка.
— У нас связным был дядя Фрол Селемчук, он рыбачит на Конке, — рассказывала Маруся. — Чуть не через ночь ездил в Херсон, а он старик, шестьдесят три ему… Мы здесь такое затевали!.. Я ходила к ним в штаб на работу наниматься, только не получилось. Один офицеришка — мокрогубый такой, зубы гнилые — сильно приставал. Думала, живая не уйду.
Алексей открывал в девушке все новые и новые черты. Он заметил две, точно бритвой проведенные, морщинки на стыке бровей, — когда Маруся хмурилась, они придавали упрямое, недоброе выражение ее лицу. Иногда она большим пальцем заправляла под косынку выбивавшуюся возле уха русую кудряшку, это было нервное движение, в котором угадывалась привычка постоянно быть настороже.
— А где сейчас Аня? — спросил Алексей.
