Александр Лукин - Сотрудник ЧК
Алексей так устал, что по приезде лишь с большим трудом смог отчитаться перед Величко. Домой он не пошел, а лег в дежурке на лавке и как убитый проспал до следующего утра. Проснувшись, сходил в столовую и затем поднялся к себе.
Воронько еще не приезжал. В их комнате расположился Федя Фомин. Он допрашивал пленных. Кубанка его была надвинута на брови, что должно было придать суровое выражение его румяному лицу. На столе в боевой готовности лежал револьвер.
Трое пленных переминались с ноги на ногу возле двери, ожидая своей очереди, и с почтительным испугом разглядывали грозного чекиста; четвертый топтался перед столом. Это был невзрачный мужичонка в английской шинели, висевшей на нем, как на палке.
Увидев Алексея, Федя обеспокоился.
— Эге, приехал! — как-то уж слишком радостно закричал он. — Выполнил сложное боевое задание? Подавил местную контрреволюцию?
Пленные вытаращились на Алексея, решив, что перед ними очень важная шишка красной ЧК.
Не давая удивленному таким приемом Алексею ответить, Федя объяснил;
— Пришлось занять твой кабинет: у меня в комнате сейчас нельзя, там очень секретное одно дело… — И, повернувшись к пленным боком, усиленно заморгал ему левым глазом: помалкивай, мол.
Никакой комнаты, даже постоянного места у Феди не было, и он боялся, как бы Алексей нескромным замечанием не уронил его авторитета. Алексей это понял и промолчал.
Федя, надо заметить, высоко ценил его сдержанность, особенно после поимки сигнальщика: Алексей никому не сказал, что в ту ночь Федя упустил Крученого. А так как один шпион был все-таки пойман, то и честь этой операции делилась ими поровну.
Видя, что со стороны Алексея его авторитету не грозит никакой опасности, Федя уверенно продолжал допрос:
— Из каких будешь, Петр Киселев?
— По крестьянству мы, — гундосо отвечал пленный,
— Ты в нас стрелял?
Пленный потупился.
— Говори, как на духу! Не бойся.
— Стрелял.
— Зачем стрелял?
— Приказали.
— Кто приказал?
— Взводный, кто…
Пронзительно глядя на него, Федя повысил голос:
— А ты знал, что стреляешь в Советскую власть, в твою же родную крестьянскую власть?
— Знал.
— Так зачем стрелял?
— Да приказали же!
— А ты понимаешь, — врастяжку спросил Федя, — что тебе за это следует?
Пленный посмотрел на носки ботинок, помялся и неуверенно проговорил:
— Расстрелять меня, потому, правда, не знал…
— А! — удовлетворенно усмехнулся Федя — Понимаешь, что расстрелять за это мало! Ну так ступай. В другой раз разбирайся! Иди по коридору налево, последняя дверь, к товарищу Павликовичу. Он тебя определит куда надо…
Допросив подобным образом остальных пленных, Федя отпустил их и, сразу утратив солидность, бросился к Алексею:
— Здорово, Лешка! Приехал… Целый? — говорил он, ощупывая Алексея, точно не веря, что это на самом деле он, из плоти и крови.
— Ты что здесь наделал, чакист? — сказал Алексей, указывая на вороньковские книги, с которых была снята дерюжка.
— А что! Я только посмотрел.
— Погоди, приедет Воронько, он тебе пропишет ижицу!
Федя пренебрежительно свистнул:
— Сегодня не приедет, а завтра я — фьють, и ищи-свищи!
— Что такое?
— Уезжаю на ответственное задание! — торжественно объявил Федя.
— Куда?
— В Алешки. Целую группу посылают и меня тоже.
— Зачем?
— В Алешках контра расходилась. Наших из-за угла бьют. Одним словом, надо все разоблачить. Самых боевых ребят отобрали. Я, между прочим, не напрашивался, меня Величко назначил.
— Правда?
— Ну вот, стану я врать!
Алексей побежал к Величко.
— Верно, что в Алешки едет группа?
— Едет.
— Отпустите меня с ними, товарищ Величко!
— Там людей достаточно.
— Товарищ Величко, арестованный Серденко, мельник, показывает, что Крученый сейчас в Алешках. Прошу разрешить мне продолжить это дело.
Величко смял пальцами нижнюю губу, подумал.
— Пошли к Брокману, — сказал он. Председатель ЧК встретил Алексея приветливо:
— А, путешественник! Зачем пожаловал?
— Просит послать его с группой Илларионова, — сказал Величко. — Узнал, что Крученый в Алешках,
Алексей доложил о показаниях мельника.
— Слухи не проверенные, — сказал он, — но все-таки… Я ведь один знаю его в лицо, товарищ Брокман.
— Мгм… Как ты думаешь? — спросил Брокман у Величко.
— Я так считаю: с Илларионовым мы его не пошлем. Подожди, подожди, — остановил он Алексея, — поедешь отдельно. Ты в Чека новый человек, еще не примелькался, это надо использовать. Сведем тебя с Королёвой…
— С какой Королевой?
— Есть одна в Алешках. Жила там при белых, надежный человек. Будет связывать тебя с Илларионовым. Сам держись особняком: Алешки — маленький городок, в момент все будет известно. Илларионова я предупрежу. Теперь насчет обстановки. Крученого, конечно, поймать надо, но, смотри, не увлекайся, дело не только в нем. В Алешках штаб группы войск. Через город идут войска. Сейчас там самое место для шпионов. За последнее время они убили трех командиров и шесть красноармейцев. Скорее всего, там шайка, и твой Крученый, если он в Алешках, не последняя, должно быть, спица в ихнем колесе. Я думаю, вот как надо действовать…
Величко изложил свой план. Брокман этот план одобрил.
— Перед отъездом зайди, напишу записку к начальнику штаба Саковнину, я его хорошо знаю, — сказал он. — Величко, подготовь ему документы по всей форме… — И улыбнувшись: — Фамилию изобрети самую красивую.
— Пусть едет под своей, — возразил Величко. — Он ведь здешний. Встретит знакомого — и все, провал.
— Тоже верно, — согласился Брокман. — Подумайте как следует над мелочами и не тяните. Завтра же отправь его…
МАРУСЯ КОРОЛЕВАГруппа, возглавляемая Илларионовым, отбыла на рассвете. Алексей выехал днем. В кармане у него лежали назначение в армию на должность штабного писаря и бумага из херсонского госпиталя, где он якобы «проходил лечение по поводу возвратного тифа».
Старый, сочащийся паром и дымом пассажирский пароход «Петр», совершавший регулярные рейсы между Херсоном и Алешками, отходил в три часа пополудни. На двух его палубах в страшной тесноте сидели беженцы с мешками и корзинами. Мужчин было немного. Больше — женщины, измученные и озлобленные. Молчаливые дети равнодушно смотрели на проплывающие берега.
«Петр» шлепал колесами мимо высохших за лето плавней, мимо ивовых зарослей и буйно разросшихся камышей. Белые цапли степенно перелетали через пароход, опускались возле берега и, поджимая одну ногу, неподвижно застывали на обводьях.
