Александр Дюма - Сан Феличе
— Ваше сиятельство, это он! Ваше сиятельство, это она!
Князь уже три дня не поднимался со своего кресла, и когда он пил лекарства, несколько успокаивавшие боль, его приходилось поддерживать под руки, но тут он встал на ноги:
— Я знал, что Господь, послав мне столько испытаний, все-таки позволит перед смертью увидеть их обоих!
Князь распахнул объятия; кавалер и Луиза появились на пороге его спальни. В сердце умирающего уже не было места для двоих, и Сан Феличе подтолкнул к нему Луизу, сказав:
— Иди, дитя мое, — это твое право.
— Отец! Отец! — воскликнула девушка.
— Какая красавица! — прошептал умирающий. — О, ты превосходно выполнил свое обещание, мой бесценный друг!
Одной рукою прижимая к сердцу свою дочь, он протянул другую руку кавалеру.
Луиза и Сан Феличе разрыдались.
— Утешьтесь — сказал князь с какой-то невыразимой улыбкой. — Не плачьте! Сегодня для меня праздник. Ведь требовалось какое-то великое событие, вроде того, что вскоре свершится, чтобы мы еще раз увиделись в этом мире. И как знать — быть может, смерть разделяет меньше, чем разлука. Разлука — явление, всеми испытанное, смерть же — тайна. Поцелуй меня, дорогое дитя; да, поцелуй меня двадцать, двести, тысячу раз; поцелуй меня за все годы, за каждый день, за каждый час этих четырнадцати лет, что мы провели врозь! Какая ты красавица! И как я благодарю Бога за то, что он позволили мне запечатлеть в сердце твой образ и унести его с собою в могилу!
И с силою, какой сам не подозревал в себе, князь прижал дочь к груди, словно хотел, чтобы она действительно проникла в его сердце.
Потом он сказал стоявшему в стороне камердинеру:
— Кто бы ни пришел, — слышишь, Джованни, — не впускать никого, даже врача, даже священника! Теперь войти сюда имеет право только смерть!
Изнемогая от непосильного волнения, князь снова упал в свое кресло; дочь опустилась возле него на колени, чело ее оказалось на уровне его губ; Сан Феличе стоял рядом.
Князь медленно поднял голову, поглядел в лицо другу и слабеющим голосом прошептал:
— Они меня отравили.
Дочь его залилась слезами.
— Я удивляюсь только, что они так долго медлили. Они дали мне три года жизни, и я воспользовался отсрочкой, чтобы сделать кое-что хорошее для этой несчастной страны. Надо быть им благодарным за это. Два миллиона сердец пожалеют обо мне, два миллиона уст за меня помолятся.
Дочь смотрела на него, словно что-то припоминая; заметив это, он сказал:
— Конечно, ты не помнишь меня, милая дочка. Но даже если бы помнила, ты не узнала бы меня, настолько я изменился. Еще недели две тому назад, Сан Феличе, я, несмотря на свои сорок восемь лет, казался молодым человеком. За две недели я постарел на полстолетия… Значит, мне уже сто — пора умирать!
Потом, положив руку на голову Луизы, он добавил:
— Зато я узнаю тебя. У тебя все те же прекрасные белокурые волосы и большие черные глаза; теперь ты прелестная девушка, но и ребенком ты была очаровательна! Когда я последний раз видел ее, Сан Феличе, я ей сказал, что мы расстаемся надолго, может быть, навсегда; она разразилась рыданиями, как вот сейчас; но тогда еще была надежда, а потому я обнял ее и сказал: «Не плачь, дитя мое, ты огорчаешь меня». А она, подавляя вздохи, воскликнула: «Прочь от меня, горе, — такова воля отца!» И сквозь слезы она улыбнулась мне. Нет, даже ангел, выглянувший из небесных врат, не мог бы быть ласковее и милее…
Умирающий приник губами к голове девушки, и две крупные слезы скатились на ее волосы, которые он целовал.
— Но сегодня я так уже не скажу, — прошептала Луиза, — потому что сегодня горе мое безмерно… Отец, дорогой отец, неужели никак нельзя спасти вас?
— Актон — сын искусного химика и учился под его руководством, — отвечал Караманико.
Потом он обернулся к Сан Феличе:
— Прости меня, Лучано, но я чувствую приближение смерти и хотел бы остаться на несколько минут наедине с дочерью, не ревнуй — я прошу тебя о нескольких минутах, а тебе я ее оставил на целых четырнадцать лет… Четырнадцать!.. Я мог бы быть так счастлив все эти годы!.. О, как безрассуден человек!
Кавалер, растроганный тем, что князь вспомнил имя, которым называли его в коллеже, пожал руку друга и тихо удалился.
Князь следил за ним взглядом, а когда он скрылся за дверью, сказал:
— Вот мы и одни, моя Луиза. Насчет состояния твоего я спокоен, ибо на этот счет принял необходимые меры, но я беспокоюсь о твоем счастье… Так вот, забудь, что я для тебя почти что чужой человек, забудь, что мы были разлучены целых четырнадцать лет; представь себе, что ты выросла возле меня и привыкла доверять мне все свои помыслы. Если бы так было в действительности, если бы мы дожили так до этого рокового дня — что ты могла бы поведать мне?
— Только одно, отец: когда мы подъезжали ко дворцу, мы видели простолюдина; он опустился на колени на паперти храма, где молились за вас, и присоединился к общей молитве, воскликнув: «Пресвятая Матерь Божья! Скажи своему божественному сыну, пусть возьмет мою душу, если смерть бедного рыбака, вроде меня, может стать выкупом за жизнь нашего возлюбленного вице-короля». Ни вам, ни самому Господу я не могла бы сказать ничего другого, как повторить слова этого человека, обращенные к Мадонне.
— Жертва была бы непомерной, — сказал князь, ласково покачав головой. — Хорошо ли, плохо ли — я прожил свое, а тебе, дитя, еще предстоит жить. Не скрывай же от меня ничего, тогда, быть может, я еще успею что-нибудь сделать для твоего счастья.
— У меня нет тайн, — ответила девушка, обратив на него взгляд, и в ее больших ясных глазах заметно было некоторое удивление.
— Тебе девятнадцать лет, Луиза?
— Да, отец.
— Неужели ты еще никого не любила?
— Я люблю вас, отец; люблю кавалера, заменившего мне вас. Вот и все мои привязанности.
— Ты меня не понимаешь, Луиза, или делаешь вид, что не понимаешь. Я спрашиваю, не отдавала ли ты предпочтение какому-нибудь юноше из числа тех, кого встречала у Сан Феличе или видела где-нибудь еще?
— Отец, мы никогда никуда не выезжали, и я не видела у своего опекуна никаких молодых людей, если не считать моего молочного брата Микеле; он приезжает к нам каждые две недели за небольшой суммой, которую я посылаю его матери.
— Итак, ты ни в кого не влюблена?
— Ни в кого, отец.
— И тебе до сих пор жилось счастливо?
— Очень счастливо.
— И у тебя не бывало никаких желаний?
— Мне хотелось повидаться с вами — вот и все.
— А была бы ты рада, если бы могла пожить еще некоторое время так, как жила до сегодняшнего дня?
