Николай Свечин - Московский апокалипсис
— Кто «они»?
— Французы. Я — Фигнер.
— Александр Самойлович! — ахнул Пётр. — Вылитый мужик, даже пахнете кислой овчиной!
— У капитана дар перевоплощения, — согласился с ним Егор Ипполитович. — Он ходит по Москве в нескольких обличьях. При знании пяти языков: английского, французского, немецкого, итальянского и польского, ему удаётся узнать много ценного. Сегодня Александр Самойлович мужик, а завтра будет пьемонтский негоциант.
— А это ваши помощники? — Ахлестышев кивнул на двух крепышей.
— Да. Натуральные крестьяне, не переодетые солдаты. Васька вон из Андроновки. Ни черта не боится! В любой момент готов помереть.
— Мы все можем умереть, — несколько озадаченно ответил Ахлестышев.
— Капитан Фигнер замыслил убить Бонапарта, — пояснил Ельчанинов. — Как вы понимаете, это невозможно. Его всегда охраняют четыре шассёра гвардии и конвой из мамелюков. Смельчак, решившийся на покушение, неминуемо погибнет.
— Зато смерть честолюбца сильно приблизит конец войны, — сказал Фигнер без всякой аффектации. — Вся их сила в нём. Уничтожить Бонапарта — и кончится эпоха французского владычества.
Пётр внимательно всмотрелся в отчаянного человека. Тот стоял спокойный, равнодушный. И было почему-то очевидно, что он не болтает и при случае действительно пожертвует собой…
— Я спорю с Александром Самойловичем, но пока безуспешно, — мягко возразил Ельчанинов. — Он бросает все силы на реализацию своей идеи фикс. В ущерб делам менее масштабным, зато исполнимым. Убить корсиканца нельзя, охрана не даст.
Фигнер снисходительно улыбнулся и не удостоил собеседника ответом.
— Но мы отвлеклись, Пётр Серафимович, — спохватился штабс-капитан. — С чем пожаловали?
— Ваше первое приказание выполнено. Сегодня утром мы разгромили обоз с провиантом, что везли для продажи в Москву корыстные мужики.
— Очень хорошо. Сколько было в обозе?
— Всего три телеги. Мы их поломали, лошадей убили, провиант рассыпали по дороге.
— Мужики, надеюсь, живы?
— Разумеется. Настучали по зубам, сделали внушение и отпустили.
— А надо было зарезать, — с неожиданной злобой сказал внезапно Фигнер.
Ахлестышева покоробило.
— Эко вы легки на расправу… Бей своих, чтобы чужие боялись? Ни у меня, ни у вас нет такого права.
— Идёт война. Потому не до сантиментов. Решается, быть России или нет! Только большой, огромный страх… нет, не страх, а ужас — могут спасти нацию от истребления. Ужас и жестокость. Отсечь больной член, чтобы спасти весь организм! А эти негоцианты наживаются? Иуды! Ни оправдания им, ни пощады.
Пётр с трудом сдержался, чтобы не осадить жестокосердного капитана.
— У нас нет сейчас времени для спора. Скажу лишь, что я с вами не согласен. Тут такое дело… Когда мы шерстили мужиков, подъехал в сопровождении конвоя фельдъегерь императора.
— Ух ты! — воскликнули хором оба разведчика. — И что же дальше?
— Всех перебили, а сумку забрали. Вот что в ней обнаружилось.
Ахлестышев выложил захваченные документы. Когда офицеры увидели сводную ведомость по резервам, их охватило волнение.
— Великолепный трофей! — вскричал Ельчанинов. — Этим бумагам дорога сразу в Петербург!
— Взгляните, Егор Ипполитович! — Фигнер тыкал пальцем в столбцы цифр. — Здесь всё! И Волынь, и Рига, и последний набор рекрутов во Франции. И крепостные гарнизоны! Запасы ружей в Австрии и Пруссии. Число раненых и больных, поддающихся излечению. Выпуски офицерских школ. Вот это удача!
Разведчики с чувством пожали руки Ахлестышеву и Саше-Батырю.
— Передайте Отчаянову и всему составу отряда благодарность от имени командования! — сказал взволнованный Ельчанинов. — Бумаги очень важные.
— Сегодня же ночью я сам доставлю их в Леташовку, где штаб Кутузова, — добавил Фигнер.
Затем разговор перешёл на другие темы. Егор Ипполитович сказал, что переменяет квартиру. Поляки Сокольницкого рыщут поблизости, и пребывание в Балканах делается опасным.
Пётр сразу предложил свой дом в Андреевской слободе. Тихое место на правом берегу Москва-реки, у подошвы Воробьёвых гор. Вряд ли пожар проник и туда. Владение досталось Ахлестышеву по наследству от умершей тётки. Он полюбил этот дом, как никакой другой. Перевёз туда библиотеку, нехитрый холостяцкий скарб и зажил весело и уединённо. Петру нравилось сидеть на веранде, смотреть на реку, на лодки, на шумное левобережье, и сочинять очередное письмо Ольге. С момента его ареста в доме никто не жил. Достаточно было представить Ельчанинова соседям, как своего товарища, и можно спокойно заселяться. Андреевская слобода — особенная местность. Сообщение с Москвой ведётся при помощи лодок — они есть у каждого тамошнего жителя. Обыватели содержат себя рыбной ловлей. Есть и дворяне, но всё — отставники в небольших чинах, доживающие век на покое. Слобода на отшибе представляла собой, по сути, пригородную деревню: никому и в голову не придёт искать там русского резидента.
Договорились, что следующей ночью Пётр с другом снова придут в Грохольский переулок и отконвоируют штабс-капитана на новую квартиру. С переправой помогут головорезы Арженовки — разбойничьей слободки под Смоленской площадью, у Саши там знакомство.
Довольные, партизаны отправились обратно. Вдруг Батырь предложил:
— Давай зайдём в Волчью долину! Спасу нет, как охота про наших узнать — живы ли… А тут близко.
Действительно, до Трубы отсюда было всего триста саженей, а Труба выведет их к Неглинной. Пётр согласился. Они уже выходили на Самотечную площадь, как вдруг каторжник схватил приятеля под руку и утащил в развалины.
— Что такое? — удивился Саша, присаживаясь за грудой кирпича.
— Там поляк. Тот, что был в Бутырке, а теперь охотится за Ельчаниновым.
Налётчик осторожно высунулся, всмотрелся.
— Ага, он самый. Сволочь! Прибить бы его, да как?
— Он тут не один. Я вижу ещё пять… шесть… семь человек. Примечаешь? Слоняются по площади. И рассматривают всех, кто проходит по Садовой. Надо драпать отсюда!
Теми же сгоревшими переулками друзья вернулись на Бронные. Доложили командиру о благодарности от штабс-капитана и о засаде на площади. А так же о том, что нашли Ельчанинову новую квартиру.
Отчаянов выслушал доклад и сказал:
— Больше в Грохольский ни ногой. Зачастили.
— Но Егор Ипполитович будет завтра ночью нас ждать!
— Пунцовый сходит.
— А мы?
— Днём чтоб по Москве не маячить! Всех подведёте.
Так Пётр с Сашей оказались на карантине. День тянулся медленно, занять себя было положительно нечем. К вечеру явилась Степанида Тюфякина. Она рассказала, что французы сильно чем-то обеспокоены. На улицах усиленные патрули не дают прохода ни конному, ни пешему. Особенно трясут поляков: ловят и ведут в полк для удостоверения личности. Видимо, пропажа курьера обнаружена. Русских тоже хватают и отсылают куда-то на Ходынку. Развесили бумаги: всем обывателям записаться у коменданта под страхом казни[55]. Жуть!
