Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

— На этом же месте, что и ты, стоял на последнем собрании твой тезка, суффет. Его убили мечом, брошенным издалека, из толпы. Это хуже стрелы. Никто не заметил, никто не знает, кто бросил. Потому что суффет хотел принять римские условия. Сегодня, я думаю, разорвали бы того, кто осмелился бы так говорить.

Через мгновение, когда шум не утихал, он снова шепнул:

— Помни, вождь, что сегодняшнее собрание не организовано. Даже у меня здесь нет своих людей.

— Абсасом? — не поворачивая головы, спросил Гасдрубал.

Геронт тихо рассмеялся.

— Я вижу, ты много знаешь, хотя всегда занимался лишь войском. Нет, Абсасома нет. Тот Кадмос, что к тебе ездил, выбил ему на последнем собрании половину зубов. Говорю тебе, толпа не организована. Разве что жрецы Танит… Да, их много в толпе. Лабиту ничего не забывает.

— Чего этой еще надо?

— Это же ясно. Перенос города для нее — катастрофа. На новом месте уже не Танит была бы покровительницей.

— А жрецы Молоха?

— Те были за перенос. Наверное, подкуплены. Впрочем, не знаю. Теперь, когда вскрылось, как было с теми детьми, они притихли и ждут. А Лабиту не ждет. Помни, народ слушает жрецов Танит, а те действуют ревностно.

— Рошеш шалишим! Гасдрубал! Гасдрубал! — ритмичный крик заглушил гул и воцарился безраздельно. Когда вождь выступил вперед и поднял руку, крик утих, и тишина, полная усталых вздохов, опустилась на площадь.

— Народ Карт Хадашта! — начал Гасдрубал и оборвал речь, тяжело дыша. Все-таки нелегко бросить этой возбужденной, радостной, ожидающей чего-то великого толпе — правду. Астарим предупреждал… Он был прав, взрыв может быть страшным. Суффета убил брошенный меч. Кто знает, у скольких и сегодня с собой такие мечи. Нумидийцы тоже метали копья… Не это важно. Это не должно его останавливать. Но как же тяжело рушить такую радость, такую надежду!

Он пересилил себя и начал снова:

— Народ Карт Хадашта! Я прибыл по вашему зову…

— Слава тебе! Спасибо! О, теперь радуются боги! Теперь мы спокойны! — хлынула волна криков, но тут же спала.

— Я не хочу никого обманывать! Вы должны знать правду, всю правду! Я прибыл один, армия осталась в горах.

— Не нужно наемников! Мы с тобой!

— Римляне близко! Консульская армия — это великая сила! А Карт Хадашт беззащитен! Вы отдали машины, оружие и галеры!

— На крест, на крест тех, кто это постановил! Предатели, псы, падаль! На крест!

В толпе перед трибуной внезапно возникло движение. Высокий старик протолкался в первый ряд и громко крикнул:

— Нет оружия? Вот доспех и меч, что были у меня при Заме! Память! Бери это! Меч острый!

Другой с треском сваливал какие-то тяжести.

— Сто македонских сарисс! Я выковал их за последние ночи! Выкую еще!

— Я даю пять копий!

— У меня есть меч!

— Дай мне только бронзу, и я всю неделю буду ковать бесплатно!

— Куда мне это сложить?! Должна была получить дочь на свадьбу, пусть берет город!

— Я даю кольцо!

— Я — застежку!

— Я — два аурея! Старые, но золото есть золото!

Худой, сутулый человек, одетый лишь в тунику, открывавшую правое плечо и грудь, какую носили люди тяжелого труда, протолкался вперед. Он хрипло кричал:

— У меня ничего нет! Но я хороший сапожник! Дайте мне кожу, и я буду шить сандалии для войска!

В ревностных, искренних, жертвенных возгласах тонули отдельные фразы. Энтузиазм передавался даже колеблющимся, даже нерешительным. Гасдрубал, по привычке вождя, признающего лишь порядок и организацию, крикнул:

— Довольно! Довольно! Благодарю всех! Боги слышали и оценят! Но это не место для приношений. Кто хочет пожертвовать, пусть принесет что имеет завтра в… ну, в сад дворца суффетов. Кто добровольно займется приемом, сортировкой и охраной даров?

— Я, вождь! — быстро вызвался Макасс.

— Хорошо. Баалханно, выдели стражу из честных людей. Ты, Лестерос, займешься поддержанием порядка в городе как начальник стражи рабдухов. Ты, Кадмос, отберешь из храмовой стражи людей, годных к воинской службе. Также из клинабаров. Также из добровольцев, если будут записываться…

Последние слова прозвучали в такой тишине, что их услышали многие. И тотчас по площади пронеслось:

— Добровольцев! Добровольцы должны записываться! В войско!

— Я! Я!

— Я разбираюсь в боевых машинах! Я!

— Стреляю из лука без промаха! Льва в одиночку убил! Я записываюсь!

— И я!

— И я!

— Копьем убиваю белую пятнистую антилопу на скаку! Я иду!

— Явитесь сегодня за два часа до захода солнца в казармы клинабаров! — кричал Кадмос.

Баалханно искоса взглянул на него, но не возразил.

Лишь крик Кадмоса, казалось, дошел до сознания Гасдрубала и вернул его к действительности. Он изумленно оглянулся на геронтов, своих офицеров, жрецов. Все смотрели на него со странным выражением. С воодушевлением, любопытством, некоторые — с тревогой.

— Ты принял решение, Гасдрубал, — прошептал Астарим. — Пути назад уже нет.

— Но… но я лишь хотел навести порядок…

— Народ понял это как твое согласие. Теперь ты не можешь отступить!

— Пусть герусия… пусть кто-нибудь из геронтов объяснит.

— Нет больше герусии! Есть только ты, вождь! И народ, который на тебя уповает! Пути назад — уже нет!

Лестерос, который с самого начала сосредоточенно наблюдал за Гасдрубалом, а теперь слышал весь разговор, серьезно вставил:

— Добровольцы, советники и весь народ!

— Что это значит против обученных римских легионов?

— То же, что проворная пантера против огромного вола. Доверяй народу, вождь!

— Отступить, — повторил Астарим, — теперь означает смерть для тебя и для всех нас. Боги! Никогда не думал, что эта толпа способна на такой порыв!

— Потому что ты знал лишь тех, кто наверху, — вставил Лестерос. И тут же обратился к Гасдрубалу: — Позволишь ли, вождь, чтобы я обратился к народу от твоего имени?

— Говори, — почти безвольно ответил Гасдрубал. Он, казалось, был загипнотизирован исходящими от толпы восторгом, радостью, надеждой. Что-то в нем ломалось, неважными становились все разумные доводы, оговорки, трудности. Он с удивлением обнаружил, что лицо его горит от внезапного прилива крови, а сердце бьется сильно и радостно.

Лестерос одним движением руки овладел толпой. Это тут же заметили и запомнили Астарим и жрец Биготон.

Предводитель народа говорил громко, медленно, глашатаи-повторители разносили его слова в самые дальние концы площади.

— Гасдрубал, рошеш шалишим, принял власть, которую соизволил вручить ему народ Карт Хадашта. С этой минуты нет больше ни герусии, ни Совета Ста Четырех, есть только народ и вождь. Приказ вождя — закон, повиновение и жертвенность — долг. Нет такой силы на свете, которая сломила бы сопротивление народа, столь единодушно решившегося. — Он говорил с убеждением, хотя в то же время с отчаянием думал: «Не приведет к победе вождь, которого нужно просить принять власть. Горе нам! Но лишь ему доверяет народ».

Жрец Биготон что-то шептал Гасдрубалу и по его кивку выступил вперед. Тот говорил тихо, но и его слова повторяли глашатаи:

— Гасдрубал-военачальник приказывает: римляне близко, а посему ворота закрыть! Храмовая стража займет стены. Но нужно немедленно создавать новый маханат. Кто имеет желание и отвагу, явится сегодня же в казармы клинабаров. Нужно ковать оружие! У кого есть медь, бронза или сталь, пусть несет в кузницу Седьяфона. Но ковать будут не для него, а для города. Этим займется Гискон, лучший оружейник в городе. Нужны машины взамен отданных Риму. Этим займутся Мальк, плотник, и Антарикос, геронт. Нужно золото. Жертвы приносите в храм Танит, покровительницы города. Великая жрица, пречистая Лабиту, отдает сокровищницу храма городу. Налогами будут обложены также все богатства.

— Нужен флот! — крикнул прямо перед трибуной какой-то огромный, еще молодой, темно загорелый мужчина. — Позвольте мне его организовать!

— Кто ты?

— Эонос, моряк. Я плавал на всех морях, строил пентеры на Крите, триремы в Египте, поворотливые биремы на Балеарах.