Дмитрий Леонтьев - Обитель
— Просто некоторые так же просят меня оглянуться, чтоб убедить в том, что Бога нет.
— Они Его не видят,— согласился настоятель.— И составят множество бумаг с печатями о том, что «Бога — нет». Только проку от этих бумаг? Они ведь тоже очень верующие люди, Джеймс. Они твердо верят, что Бога нет. Для них это очень важно. Для нас важно совсем иное. Те доказательства, о которых столько твердят тысячелетиями мы получим лишь после смерти. И кому-то это очень здорово не понравится.
— А если вдруг... Ну, с их точки зрения...
— Тогда мы точно ничего не проигрываем,— улыбнулся он.— А вот они... Они проиграют. Уже проиграли. И это их в прямом смысле бесит. А главная битва еще впереди. Великая битва. Эта жизнь лишь подготовка к ней. Сейчас важно определиться, на чьей ты стороне...
— Тогда я — с вами,— рассмеялся и я.— Было бы глупо отказываться от вечной жизни. Да и от Бога. Вам это будет смешно, но мне бы хотелось, чтоб Он — был...
— Я знаю, Джеймс,— сказал он.— Я знаю...
— Батюшка! — к нам семенили, запинаясь в снегу, какие-то женщины с бидонами, бутылями и даже ведрами.— Что ж твориться-то? К источнику и не подойти! Снег-то таит. На горушке — гололед. Чуть руки-ноги не переломали... И так еле добрались, так тут еще и это... Что делать-то?
— Что будем делать, Джеймс? — почему-то спросил он меня.
— А в чем, собственно, дело?
— На пригорке — святой источник... ключ бьет, еще
со времен основания монастыря... Холм обледенел, так
старухам не взобраться.....
— Так это ж проще простого: надо прорубить ступеньки, и...
— Поможете?
Я улыбнулся подобной наивности, но согласился:
— Надо же как-то вас за гостеприимство отблагодарить... Только инструмент нужен.
Настоятель кивнул и ушел, а женщины с любопытством и надеждой уставились на меня. Послушник вынес мне лом и лопату, и, преследуемый по пятам толпой
прихожанок, я отправился прорубать ступени к источнику. Подошедший Звездин долго наблюдал за мной и, наконец, не выдержал:
— Ну вот что вы делаете, а? Вы же серьезный человек! Вам что, больше заняться нечем?
— А что вы можете предложить? — отозвался я.— Английских клубов здесь нет. Я узнавал.
— На вас плохо влияет Россия,— укоризненно покачал он головой.
— Не хотите присоединиться?
Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего, махнул рукой и ушел.
Вернулся он минут через десять, еще более злой и расстроенный.
— Вы здесь уже почти родной,— сказал он с сарказмом.— Может, объясните мне, что это такое?! — и показал мне снизу какой-то ржавый стержень.
— Это гвоздь,— любезно просветил я его.
— Вижу, что не вилы... Почему какой-то местный дурак меня ими постоянно одаривает? Сперва через вас, теперь сам вручил. Это что у него за ритуал?
Закончив работу, я воткнул инструменты в сугроб и, помахав рукой благодарно залопотавшим бабкам, надел сброшенный во время работы полушубок.
— Ну откуда же я могу знать, господин Звез-дин? — сказал я.— Это ваша страна, ваши обычаи.
— Не нравится мне здесь,— с какой-то тоской в голосе признался он, отбрасывая гвоздь в сторону.— Неприятное место. Мне много где бывать доводилось, но... Ничего, недолго этим осколкам старого режима осталось...
— Ну что вы злитесь? Смотрите, какая погода хорошая! Солнце, оттепель, весной запахло...
— Контрреволюцией пахнет,— сплюнул он.— Весна... Вы хоть помните еще: кто вы и зачем здесь?! Весна... Надо же такое сказать...
И, раздраженный, вновь удалился. Я поманил пальцем наблюдавшего за нами издалека Ванечку:
— Ты зачем его злишь?
— Я?! — удивился юродивый.— Я не злю. Я помогаю. Гвозди несу.
— И все же это недальновидно. Он представитель нового начальства...
— Кто?! Он?! Не-е, батюшка, он не начальство. Он...
другое...
— Как знаешь,— сдался я.— Это ваши дела, сами и разбирайтесь.
Я вернулся к себе в комнату и, заполняя пустоту дня, вновь раскрыл перевод «Евангелия...». Я изложу прочитанное несколько позже, потому что сначала я хотел бы сказать вам, сэр, несколько слов об этой рукописи и событиях сегодняшнего вечера. Как вы помните, эту «посылку для Троцкого» мы перехватили уже на корабле и, просмотрев ее, сочли обычным экспонатом из чьей-то частной коллекции, не позаботившись ни изучить, ни снять копии как по причине нехватки времени, так и ввиду отсутствия видимой необходимости. Теперь мне ясно, что это была ошибка, сэр. Подобные вещи не должны попадать в руки «бронштейнов». Как вам известно, Троцкий и так владеет всеми историческими и музейными реликвиями Петрограда, а скоро, не исключено, получит доступ и ко всем музеям России. Зная же отношение этого «товарища» к истории и религии, можно только догадываться, какая катастрофа ждет эти сокровища. Как поступит этот «демон революции» и с этой рукописью, тоже вызывает у меня большие опасе
ния. Потому я и начал тщательно переписывать прочитанное мной в дневник. Как вам известно, историю пишут (а вернее — переписывают) победители. Вы сами не раз говорили, что «справедливость — первая беглянка из лагеря победителей». И не только справедливость, сэр, но и правда вообще. Я не удивлюсь, если через 20-30 лет после своей победы большевики так перепишут эти события, что к правде они не будут иметь даже отдаленного отношения. Страшнее то, что они могут постараться подтасовать и всемирную истории себе в угоду. Представляете, какая участь тогда ждет многие бесценные рукописи и манускрипты? Да взять хотя бы, к примеру, известные всем события Нового Завета. Мы привыкли видеть их глазами апостолов, атеисты — глазами Пилата. Но картина получается куда объемней и страшней, когда учитываются свидетельства всех свидетелей. До меня уже доходили слухи о каком-то еще «Евангелии от Иуды», известном еще в древности. Но это было всего лишь «гностическое предание», больше напоминающее бред сошедшего с ума буддиста. В нем Христос упрашивает Иуду «помочь» Ему, взяв на себя «миссию предательства». Здесь я согласен с отцом Иосифом: для знающего о событиях на «Титанике» нет смысла упрашивать рулевого направить корабль на айсберг. Это было бы высочайшим проявлением маразма. А вот если взглянуть на события двухтысячелетней давности глазами настоящего Иуды, то мы получим страшнейшую картину, которая, как кадр за кадром в синематографе, повторяется вновь и вновь. Ежедневная, ежесекундная поляризация добра и зла, противостояние духовного и материального, духовной эволюции и революции этого мира. И сколько у нас имеется весомейших поводов, чтобы предать себя, других, Бога ради «высоких и свет
лых идей»... А вот поводов, чтобы остаться верными,— совсем немного. Точнее всего один: просто не предавать... И все в этом мире против этого маленького, невразумительного довода... И то, что духовное столько тысячелетий все еще противостоит железной логике и всепоглощающей страсти материализма — еще одно доказательство Божьего промысла, и ничем другим это объяснить нельзя.
