Гарри Тертлдав - Верни мне мои легионы!
— Было бы здорово, — сказал Эггий. — Тогда отпала бы необходимость держать здесь такие силы, а у меня появилась бы надежда получить новое назначение… В какое-нибудь местечко с приличным климатом.
— Я бы и сам от такого не отказался, — согласился Нумоний с невеселым смешком. — Последняя зима меня не порадовала, век бы такой не видать… Помню, пару ночей я думал: все, отморожу себе кое-что и стану евнухом.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду, командир, — произнес Эггий высоким писклявым фальцетом.
Оба воина расхохотались.
— Лучше было бы отрезать яйца кое-кому из этих проклятых богами германцев, — своим обычным хрипловатым баритоном сказал Эггий.
— Не стану спорить! Даже и не подумаю! — заявил начальник конницы. — Править мерином куда легче, чем жеребцом, а вол не забодает и не затопчет тебя, не то что бык. Мы могли бы сделать германцев покладистыми и…
— И могли бы продать их по хорошей цене, заодно прибрав к рукам все их добро, — подхватил Эггий. — Если продать в рабство всех германцев, можно будет заселить эти края народом, с которым у нас не будет хлопот. Это неплохо получилось в Карфагене. Почему бы не попробовать здесь?
— Я бы не возражал, — ответил Нумоний. — Лишь бы германцы не…
— Они были бы недовольны.
Люций Эггий снова быстро огляделся по сторонам. Уж его-то врасплох не застанешь, он об этом позаботится!
— Как там бишь его зовут… Сегест… Он хочет, чтобы мы сняли шкуру с Арминия, потому что Арминий раздвигает ноги его дочурки. Если верить хотя бы половине слухов, когда Арминий не ублажает Туснельду, он только и делает, что поносит нас.
— Наместник считает, что все это чушь, пустая болтовня, — заявил Вала Нумоний. — Когда пару месяцев тому назад Сегест прислал какого-то варвара с обвинениями против Арминия, Вар отмахнулся и велел гонцу убираться прочь. Сегесту только и оставалось, что сказать: «Зелен виноград!» — если ты помнишь Эзопа.
— Эзопа-то я помню, — вздохнул Эггий. — Но вот что скажу: очень хочется верить, что наш командующий не ошибся. Иначе мы все можем попасть в большую беду.
Эггий умолк, смахнул раннюю мошку с гривы своей лошади и продолжал:
— И можешь передать ему, что я так сказал. Мне все равно. Он знает, что я думаю, — я говорил ему об этом в лицо.
— Да, он мне рассказывал. Вар уважает тебя за прямоту, — ответил Нумоний.
Люций Эггий ни на минуту ему не поверил. Никому не нравится, когда тебе указывают, что ты не прав, особенно если тебе режет в глаза правду подчиненный. Однако Эггий выслужился из нижних чинов и знал: выше префекта лагеря ему все равно не подняться, зато и разжаловать его Вар может не ниже центуриона. Невелика беда! Пусть меньше почет, зато и ответственность меньше. А поскольку Вар не может испортить ему карьеру, Эггий волен говорить все, что думает.
Эти мысли промелькнули в его голове за какую-то пару мгновений, а потом Нумоний сказал:
— Но вообще-то я думаю, что на сей раз наместник прав. Сегест ведет себя как разъяренный отец в одной из комедий Плавта. Невозможно поверить всем его наветам… Никак невозможно!
— Почему? — спросил Эггий. — По-моему, у него есть довольно веская причина злиться.
— Ну, не знаю. — Нумоний пожал плечами.
Верхом он держался так уверенно, что мог бы сойти за человеческое туловище кентавра. Эггий, конечно, тоже умел ездить верхом, но никогда особо этим не увлекался: когда его подсаживали на лошадь, он оказывался слишком далеко от земли… Как и Нумоний, но того высота, похоже, ничуть не волновала.
— Если ты помнишь, — продолжал кавалерист, — наместник беседовал и с Арминием, и с Сегестом. А если кто и способен разобрать, который из этих людей прав, — так только Вар.
Эггий хмыкнул.
— Верно. О чем тут еще говорить!
Да, так и следовало считать и на том успокоиться… Но Эггию это никак не удавалось. Ему почему-то казалось, что Арминий сумел-таки задурить наместнику голову.
Возможно, столь невеселые мысли были навеяны тем, что его окружало. Префект снова непроизвольно огляделся по сторонам. Конечно, с флангов были выставлены заслоны, поэтому не приходилось опасаться внезапного нападения улюлюкающих варварских орд, но Эггий все равно продолжал настороженно озираться, словно ехал посреди маленького отряда, где каждый должен быть начеку. Он достаточно часто выезжал с такими отрядами, и у него появилась неистребимая привычка все время осматриваться.
Нумоний тоже начал поглядывать то в одну, то в другую сторону: значит, научился осторожности во вражеской стране. А что Германия была вражеской страной, сомневаться не приходилось.
Неудивительно, что Цезарь, впервые побывав в германских лесах, описывал здешних зубров как немыслимых чудовищ. Да и не только зубров — о лосе он писал, будто зверь этот настолько велик, что валит дерево, стоит ему прислониться к стволу, а потом не может подняться, потому что у него на ногах нет суставов. А еще Цезарь сообщал о другом чудном звере с единственным ветвистым рогом, растущим изо лба. Люций Эггий не имел ни малейшего представления о том, что это за зверь, и, скорее всего, сам Цезарь не просветил бы его на сей счет. Старина Цезарь наслушался здешних баек наверняка.
Плохо то, что, хотя в германских лесах могло и не быть столь диковинных зверей, зато германцы в них водились в изобилии; сейчас их было ничуть не меньше, чем во времена Цезаря. И они оставались более опасными, чем все зубры, лоси и однорогие звери, вместе взятые. Для Люция Эггия это было очевидно, и он просто не понимал, почему столь очевидного факта не замечает Вар.
Они возвращались в Германию. Квинтилий Вар вполне бы мог без этого обойтись. Откровенно говоря, он бы с радостью без этого обошелся. Уезжать из Ветеры во второй раз было труднее, чем в первый. В первый раз он не осознавал, что оставляет. Теперь он точно это знал.
— Знаешь, чего я не понимаю? — спросил он Аристокла, когда легионы разбили лагерь на ночь.
— Нет, господин, — ответил раб. — Но ты мне расскажешь, правда?
— Без сомнения.
Если Вар и уловил иронию в голосе раба, он оставил ее без внимания. Погрузившись в свои мысли, он продолжал:
— Я не понимаю, почему германцы не падают на колени, не бьются лбом о землю и не благодарят нас за то, что мы приняли их в империю. То, как они сейчас живут…
Наместник поежился.
— Неужели все так плохо? — спросил Аристокл. — Ты не взял меня с собой сегодня пополудни, когда посещал этот… Как они его называют, господин?
— Хутор. Они называют такую усадьбу хутором.
Вар поморщился, словно слово имело кислый привкус.
