Карл Май - Через пустыню
— Какой это язык? — спросила она меня, услышав ответ Албани.
— Это язык немцев.
— Значит, ты немей?
— Да.
— Немей, должно быть, храбрые люди.
— Почему?
— Самым храбрым человеком был Султан эль-Кебир, Наполеон… и тем не менее его победили немей… шимаклер, северные немей, немси-немлекетлер, то есть австрийцы, и московиты. Почему твои глаза так пристально меня рассматривают?
Значит, она слышала и о Наполеоне, и об исходе европейской войны. Ясно, что у нее было необычное прошлое.
— Прости меня, если мой взгляд тебя оскорбил, — ответил я. — Я не привык в твоей стране встречать таких женщин, как ты.
— Женщин, носящих оружие? Женщин, убивающих мужчин? Женщин, даже управляющих своим племенем? Разве ты не слышал про Галие?
— Галие? — спросил я, вспоминая. — Разве она не из племени бегум?
— Вижу, что ты ее знаешь.
— Она была подлинным шейхом своего племени и разбила в сражении под Тарабой войска Мехмеда Али, которыми командовал Тунсун-бей?
— Да. Теперь ты видишь, что женщина может сравниться с мужчиной?
— Что говорит об этом Коран?
— Коран? — спросила она с выражением пренебрежения. — Коран — это книга; вот у меня ятаган, ружье и дротик. Во что ты веришь? В Книгу или в оружие?
— В оружие. Итак, ты видишь, что меня нельзя назвать гяуром, потому что я думаю то же самое, что и ты.
— Ты тоже веришь в свое оружие?
— Да, но еще больше в священную книгу христиан.
— Я ее не знаю, но твое оружие вижу.
Это был, безусловно, комплимент в мой адрес, потому чтоараб привык судить о человеке по оружию, которое тот носит при себе. Женщина продолжала:
— Кто убил больше врагов — ты или твой друг?
Албани, судя по его оружию, должен был, разумеется, казаться храбрее меня. Однако я был убежден, что добряк-триестинец со своей огромной саблей не был, конечно, опасен еще ни одному человеку. Я ответил уклончиво:
— Мы с ним об этом еще не говорили.
— Как часто ты исполнял кровную месть?
— Еще ни разу в жизни. Моя вера запрещает мне убивать даже врага. Его должен судить закон.
— А если сейчас появится Абузейф и захочет тебя убить?
— Тогда я стану защищаться и в случае необходимости убью его, потому что при самообороне это разрешается… Ты говоришь об Отце Сабли. Ты его знаешь?
— Я его знаю. Ты тоже назвал его прозвище. Ты о нем слышал?
— Я не только слышал об Абузейфе, но и видел его. Она резко повернулась ко мне:
— Видел? Когда?
— Несколько часов назад.
— Где?
— В последний раз на его собственном корабле. Я был его пленником, а вчера убежал от него.
— Где стоит его корабль?
Я указал направление, в котором, как я предполагал, Находилось судно.
— Он стоит вон в той стороне, укрывшись в бухте.
— А сам Абузейф на корабле?
— Нет, он поехал в Мекку, чтобы преподнести подарок великому шерифу.
— Великого шерифа нет в Мекке. Сейчас он находится в Эт-Тайфе. Благодарю тебя за важное известие. Поехали.
Крайне нетерпеливо она погнала своего верблюда и через какое-то время повернула направо, к видневшейся на горизонте гряде холмов. Когда мы к ним приблизились, я заметил, что эти холмы сложены из того же красивого серого гранита, который я позднее видывал в Мекке. В долине с крутыми склонами я увидел палатки. Женщина показала на эти палатки рукой и сказала:
— Там они живут.
— Кто?
— Проклятые люди из племени атейба.
— Я думал, что атейба живут в Эль-Заллале, Тале и вдоль вади Эль-Нобейат.
— И там они тоже живут, но поехали. Ты должен все узнать!
Перед палатками лежали штук с тридцать верблюдов и несколько лошадей, а когда мы приблизились, свора тощих мохнатых собак подняла озлобленный вой, на звук которого появились обитатели палаток. Они схватились за оружие и выглядели очень воинственно.
— Подожди здесь! — приказала повелительница.
Она заставила своего верблюда опуститься на колени, ступила на землю и подошла к мужчинам. Ни Халеф, ни Албани не слышали нашего с нею разговора.
— Сиди, — спросил Халеф, — к какому племени принадлежат эти люди?
— К племени атейба.
— Я слышал об этом племени. К нему причисляют себя самые храбрые люди в этой пустыне. Всякому каравану паломников угрожают их пули. Они — злейшие враги джехеинов, к которым принадлежит Абузейф. Что от нас хочет эта женщина?
— Пока не знаю.
— Так мы еще узнаем об этом. Но держи свое оружие наготове, сиди. Я им не верю, потому что они отвергнуты и прокляты.
— Откуда ты это знаешь?
— А ты разве не знаешь, что все бедуины, живущие в окрестностях Мекки, собирают капли с восковых свечей, пепел от воскурении и пыль с порога Каабы, а потом натирают себе лбы? У этих же людей на лбу ничего нет. Они не могут пойти ни в Мекку, ни к порогу Каабы, потому что они прокляты.
— Почему их отвергли?
— Возможно, это мы узнаем от них.
Тем временем наша знакомая перебросилась парой слов с мужчинами, после чего один из них приблизился к нам. Это был почтенного вида старик.
— Пусть Аллах благословит ваше прибытие! Войдите в наши палатки. Вы будете нашими гостями.
Сие заверение убедило меня в том, что среди атейба нам не угрожает никакая опасность. Если араб однажды произнес слово «гость», ему можно полностью доверять. Мы спустились со своих верблюдов и пошли в палатку, где опустились на серир, низкую, покрытую циновкой деревянную табуретку. Нас угостили скромной пищей.
Пока мы ели, никто не произнес ни слова. Потом каждому из нас протянули по дешевой трубке «бери», и под едкий дым томбакского табака, привезенного то ли из Багдада, то ли из Басры, началась беседа.
Мы получили только по одной «бери» — это было верным признаком бедности этих людей.
В палатке находилось свыше двадцати человек. Слово взял приветствовавший нас старик:
— Я — шейх этого лагеря и буду говорить с тобой, сиди. Обычай запрещает мучить гостя вопросами, но тем не менее я должен тебя спросить кое о чем. Ты позволишь мне это?
— Позволяю.
— Ты принадлежишь к нессара?
— Да, я христианин.
— Что ты делаешь здесь, в стране правоверных?
— Хочу изучить эту страну и ее жителей.
Всем своим видом он выразил сомнение.
— А когда ты все изучишь, что ты будешь делать потом?
— Вернусь к себе на родину.
— Аллах акбар, а мысли нессара неисповедимы! Ты мой гость, и я поверю всему, что ты скажешь. Этот человек твой слуга? — при этом он показал на Халефа.
— Мой слуга и мой друг.
— Мое имя Малик. Ты говорил с дочерью шейха Малика. Она сказала мне, что твой слуга хочет совершить хадж.
— Это так.
— И ты будешь ждать, пока он вернется?
— Да.
— Где?
— Я еще не знаю.
