Поль Феваль-сын - Кокардас и Паспуаль
Разумеется, оба они были не из тех людей, что способны молча проглотить оскорбление, – тем более что им было известно, кому нужно за это мстить. Знали они также, что врагами руководила та же трусливая рука, что устроила некогда засаду во рву замка Кейлюс, а откровенность Матюрины позволила ее другу Паспуалю выведать, где находится штаб-квартира банды.
Без всякого сомнения, Готье Жандри обосновался в кабачке «Лопни-Брюхо», и для Кокардаса дело представлялось ясным, как божий день: следовало немедленно отправиться в логово врагов, чтобы там же с ними и рассчитаться.
Возможно, брат Амабль и согласился бы с этим мнением, но он, как человек крайне осторожный, выдвигал предварительные условия, главным из которых было – не возвращаться в «Клоповник».
Пламя его страсти к Подстилке угасло в сточном рву, но там же родилось, однако, другое сердечное чувство: так блуждающие огоньки вспыхивают иногда над зловонными болотами. Матюрина, подобная этому блуждающему огоньку, исчезла, не оставив после себя никакого следа, кроме жгучей раны в сердце бедного Амабля. Все прежние увлечения померкли перед новой пассией, и нормандец совершенно забыл Сидализу, лишний раз подтвердив правоту пословицы, что за любовь вознаграждают изменой.
Понятно поэтому, отчего он вовсе не жаждал вновь встретиться с Подстилкой. С другой же стороны, ему представлялось неразумным нападать на врага, имеющего численный перевес, и он предлагал подождать возвращения Лагардера, вместе с которым можно решиться на самое отчаянное предприятие.
Этот план был бы превосходен, если бы с ним мог согласиться Кокардас. К несчастью, нетерпеливый гасконец не желал и слушать мудрых советов друга: он кипел от возмущения, изрыгал ужасающие проклятия и помышлял только об одном – о немедленном и страшном наказании обидчиков. Увещевания Паспуаля о возможных последствиях скороспелой атаки отвергались им с ходу.
– Дьявол меня разрази! – ворчал он, сидя в комнате, отведенной для них в Неверском дворце, и, по обыкновению, споря со своим неразлучным спутником. – Когда Маленький Парижанин вернется, у него будет достаточно своих дел, не хватало еще ему в наши ввязываться. Чего уж там! Разберемся сами! Черт возьми! Да мы просто обязаны это сделать, чтобы всякие мелкие твари не путались у нас под ногами.
– Все это очень хорошо, – кротко возражал нормандец. – Но ты забываешь, мой благородный друг, что нас всего двое, а тех, по меньшей мере, четверо… а скольких они могут нанять? Нам опять зададут трепку…
– Дьявольщина!
– И это еще самое лучшее…
– Неужели ты так считаешь, лысенький мой?
– Я в этом убежден. В любом случае мы не должны показываться там вечером, а для большей надежности нам нужен хотя бы еще один помощник.
– Кого же ты предлагаешь?
– Матерь Божья, если бы я знал, то давно сказал бы. Самое печальное, что я никого и не вижу… Не можем же мы пригласить маркиза де Шаверни или господина де Навая…
– Гм! У меня возникла одна идея, мой славный… Лаго, по-моему, уже несколько засиделся, так что он наверняка будет не прочь слегка поразмяться и пощекотать шпагой этих негодяев…
Паспуаль пожал плечами:
– Антонио ни за что не оставит мадемуазель Аврору, можно даже и не пытаться просить его.
– Дьявол! А что ты скажешь о маленьком Берришоне? Уж он-то не откажется помочь старым друзьям?
– Не советую тебе заикаться об этом при госпоже Франсуазе. Если с ее малышом приключится несчастье, она забьет нас насмерть своей скалкой!
– Черт возьми! Я все же попробую пошептаться с Жаном-Мари, лысенький мой… Если он будет с нами, то дело в шляпе – а со старушкой мы как-нибудь договоримся. Парень может совсем облениться, если не приставить его к подходящему ремеслу.
Нормандец задумался. Имя мальчика напомнило ему о событиях давних лет. Проведя рукой по лбу, он пробормотал:
– Ведь это сын того храброго пажа, которого мы видели в кабачке «Адамово яблоко» в долине Лурона? Лихой был малый, ничего не скажешь. Ты не забыл его, Кокардас?
Тот в ответ громко выругался. Он не любил возвращаться памятью к этому сомнительному эпизоду своей жизни.
– Забыл ли я? – проворчал он. – Чего уж там! Сколько всего случилось с тех пор… и скольких уже нет! Но не будем говорить об этом, лысенький… Достаточно сказать, что Кокардас с Паспуалем не потеряли крепость руки и зоркость глаза, а шкуру свою сохранили почти нетронутой… А наш плутишка, стало быть, спит и видит, когда привесит на бок шпагу… Вот я и говорю: отчего ж не дать ему этот шанс?
– Мал он еще! И не хотелось бы мне огорчать добрую старуху, его бабку…
– Ничего с ее птенцом не сделается! Нет, если мальчишка не трус, то мы сегодня же произведем его в рыцари и вручим ему острый клинок!
Несмотря на то, что Жану-Мари частенько доставалось за дурную привычку подслушивать под закрытыми дверями, он никак не мог избавиться от этого недостатка. По правде говоря, он упорствовал не без причины, полагая – причем вполне справедливо, – что это наилучший способ узнавать о важных вещах, которые обычно не обсуждаются при свидетелях.
Затаившись под окнами дома двух мастеров, не имевших обыкновения говорить шепотом, он уже не раз проникал в их тайны, но, будучи юношей осмотрительным и сообразительным, держал язык за зубами, не чванясь своей осведомленностью.
Теперь же он слушал разговор друзей с удвоенным вниманием и всеми фибрами души поддерживал Кокардаса, рассуждения которого казались ему куда более логичными, нежели возражения Паспуаля. Не в силах дольше терпеть, он поспешил к двери, дабы предстать перед мастерами собственной персоной.
Надо сказать, что, несмотря на сомнения нормандца, Жана-Мари уже нельзя было назвать ребенком. Разумеется, в нем сохранялась угловатая неловкость подростка, но все предвещало, что совсем скоро он превратится в сильного юношу. Длинные руки его были еще худоваты, но огромные кулаки могли внушить уважение любому противнику. Благодаря занятиям фехтованием и бесконечной беготне по Парижу ноги у него стали очень сильными, а походка – упругой. В некоторых обстоятельствах Жан-Мари вполне был способен сыграть роль мужчины.
Он застыл было на пороге, сам изумленный своей дерзостью, однако быстро обрел привычную самоуверенность и воскликнул, притворяясь удивленным, что видит мастеров дома:
– Вот удача-то! Здравствуйте… А я думал, вы на рыбалке…
– На рыбалке? – грозно молвил Кокардас. – Ты же знаешь, что я терпеть не могу воду, плут ты эдакий!
– Прозрачную не любите, я помню, – отвечал лукавый внук госпожи Франсуазы, засунув руки в карманы, – а вот как насчет мутной?
