Поль Феваль-сын - Кокардас и Паспуаль
– Им это не нужно, – возразил барон фон Бац, фыркая от удовольствия, – у них другая религия…
– А, ты хоть знаешь, какая религия у тебя самого?
– Йа! Моя религия говорит: бери все, что тебе нужно, у любого, если можешь…
– Черт возьми! – проворчал Гонзага. – Ты свято исполняешь свой завет. Однако раз поправить уже ничего нельзя, отправляйтесь верхом, только будьте осторожны: как бы Монтоберу и Таранну, которые идут впереди, также не приглянулись ваши лошади.
Всадники пустили коней рысью, а следом двинулась карета.
Пессимистичные предположения принца относительно Монтобера и Таранна не оправдались. Они не могли позариться на лошадей, ибо намного обогнали своих спутников, наняв лодочника; тот спустил их по Темзе до Вилзебла, благодаря чему приятели сэкономили три четверти пути.
Таким образом, цыгане оказались людьми куда более порядочными, чем паломники: они не только не покусились на лодку доброго горожанина, но еще и заплатили ему за труды.
Через двадцать четыре часа после отъезда из Лондона, ближе к ночи, все приспешники Гонзага благополучно прибыли в Дувр и с разных сторон подошли к знаменитому замку, заложенному еще римлянами, над которым возвышался величественный донжон, построенный Генрихом II.
Пейроль сразу же отправился в порт нанимать барки, на которых всем предстояло переправиться во Францию. Отплытие было назначено на утро следующего дня.
Кроме того, он продал лошадей, добытых бароном фон Бацем и Ориолем, – к великому отчаянию последних, ибо те сами надеялись прикарманить деньги. Однако интендант, как всегда рачительный и не склонный к излишествам, распорядился этой суммой иначе, предназначив ее для покупки пресловутого медведя.
Впрочем, найти зверя оказалось делом нелегким даже в морском порту, где кишмя кишели обезьяны, попугаи и прочая экзотическая живность. Но главный представитель пиренейской фауны отсутствовал, и Пейроль начал уже приходить в отчаяние.
Весь день, предшествующий отплытию, он бродил по городу в сопровождении двух цыган, к которым, по его словам, проникся жалостью, ибо бедняги лишились своего кормильца в Лондоне, где неосторожный медведь прыгнул в Темзу и утонул. Все было тщетно: не помогали даже обещания щедро заплатить за дрессированного зверя.
Но, в конце концов, все устроилось к полному удовлетворению хитроумного негодяя. На постоялый двор «Давер-кэстл», где остановились французы, зашли два человека, которые, в ответ на расспросы фактотума, стали похваляться, что на их попечении находится единственный медведь в Дувре. К несчастью, животное нельзя было купить.
Крайне заинтересованный Пейроль, подливая джина новым знакомцам, вскоре узнал, что некий богатый оригинал и одновременно ученый-натуралист учредил в городе на свои деньги своеобразный музей, в который поместил двенадцать животных, упомянутых в Апокалипсисе. Все звери были не первой молодости, изрядно побитые жизнью и облезлые. Однако в этой стране у них все равно не нашлось бы юных соперников.
Пожилой медведь, некогда исходивший чуть ли не всю Европу с труппой бродячих актеров, обрел здесь угол и покой, и у него, разумеется, и в мыслях не было покидать уютную клетку, тем более что он, вместе с чахоточным слоном, стал любимцем детворы и славных жителей города Дувра.
Когда хранители музея завершали свой рассказ, языки у них уже заплетались, ибо новые друзья усердно потчевали обоих любимыми напитками, так что вскоре, упившись до полусмерти виски и джином, англичане свалились под стол. Никто не стал тревожить их сон.
Через некоторое время трое или четверо молодых дворян во главе с фактотумом появились у дверей скромного музея; Пейроль, пустив в ход ключи, временно позаимствованные у двух пьяниц, отомкнул железную клетку… Самым трудным оказалось разбудить мишку, которому совершенно не хотелось никуда идти. Возможно, он предвидел возвращение к прежнему ремеслу, приносившему ему больше тумаков, чем сладостей. Что поделаешь! Медвежья судьба сходна с человеческой: мало кому удается жить так, как хочется.
В Дувре же едва не случился бунт, когда там стало известно об исчезновении косолапого. Но было уже поздно: зверь, на которого надели намордник, дремал, посапывая, на дне лодки, уносившей его во Францию.
Излишне говорить, что Пейроль отдал приказ поднимать паруса, как только увел из музея ценнейший экспонат, ибо он справедливо полагал, что в городе припомнят его расспросы и безошибочно свяжут их с ограблением. В случае поимки фактотум рисковал быть посаженным в клетку, дабы заменить осиротевшим горожанам исчезнувшего зверя.
Итак, мечты Монтобера и Таранна были как никогда близки к осуществлению, однако же стремительность интенданта перечеркнула их надежды. Когда над Дувром взошло солнце, ни одного приспешника Гонзага уже не было на берегу – они направлялись в указанные им места назначения, чтобы затем пробираться в Париж, где всем было назначено свидание в кабачке на улице Гизард. По сведениям Пейроля, именно здесь обыкновенно обретались Готье Жандри и его головорезы.
Барка покачивалась на волнах. Само море, казалось, притихло, не смея препятствовать замыслам хитроумного фактотума и его господина.
Филипп Мантуанский, снова поверивший в свою звезду, удалился в каюту, дабы ничто не мешало его размышлениям.
Горбун сказал ему однажды вечером, когда свершилось первое убийство: «Если ты не придешь к Лагардеру, Лагардер придет к тебе!» И вот он, Гонзага, идет навстречу своему врагу, чтобы вступить в последний и беспощадный бой, в котором либо одержит победу, либо будет побежден навсегда. Никогда еще он не подвергался такой опасности – и никогда еще не была так близка удача! На карту было поставлено все, но разве могло что-нибудь сравниться с силой его духа и ума, с неукротимой волей и готовностью свершить любое преступление? Он сжал в кулак свою руку – руку, которую даже океанские бушующие волны не отмыли бы от совершенных ею убийств. А над водой поднялся громадный солнечный диск, пурпурно-красный, словно бы залитый кровью… Филипп Мантуанский невольно отвернулся: одному из них не видать больше света солнца, не смотреть на небо. На земле им вдвоем тесно…
И Гонзага крепко стиснул зубы, чтобы не произнести вслух вопрос: «Который из двоих? Я или Лагардер?»
IV
ГДЕ КОКАРДАС РАЗВОДИТСЯ С ПЕТРОНИЛЬЕЙ
В то время как Гонзага в сопровождении верного интенданта стремительно приближался к Парижу, в то время как бывшие завсегдатаи Золотого дома, обреченные следовать за принцем в счастье и невзгодах, устремлялись к той же цели другими путями, мэтр Кокардас-младший и брат Амабль Паспуаль никак не могли прийти в себя после злополучного купания в сточном рву Монмартра.
