Роже Нимье - Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя
XXXVII. … ДО ОХОТЫ ЗА ЛА ФОНОМ
— Чудное мое дитя, — осведомился д'Артаньян, — вы, кажется, сказали, что мой превосходный друг болен.
— Да, — ответствовало чудное дитя.
— Что же у него болит?
— Ноги.
И Мадлен исчезла, сделав грациозное движение талией, вся столь непохожая на предыдущего посетителя.
Д'Артаньян тотчас же постучался в двери апартаментов, которые занимал маршал де Пелиссар, ибо пора именовать его сообразно с полученным им новым титулом, хотя, впрочем, этому человеку, равному по способностям Леонардо да Винчи, готовому протянуть руку к солнцу и получить в наследство горы Оверни, любое предприятие было, казалось, по плечу.
Друг нашего мушкетера находился в постели.
— Дорогой д'Артаньян, ничто не может меня более утешить, чем посещение такого цветущего человека, как вы. Мне и в самом дело плохо.
— Мадлен мне уже сказала. Что с вашими ногами?
— Увы, ноги… Хотя я вывез их из Африки — страны, известной крепостью древесных пород и твердостью костей ее обитателей…
— И что же?
— Оказалось, что налетевший из Шотландии ураган уложил обоих на месте.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что капитан О'Нил трудный человек. Вы обратили внимание, какой он толстый?
— Кагс-то не очень…
— Значит, вы не поняли, что он состоит из одного только желудка. Сердце, мозг, внутренности и органы низшего порядка ужаты до минимума. Остается место для одного толькд желудка, который разросся наподобие мешка.
— Мой дорогой Пелиссон, я знал вас как инженера, астронома, математика, химика, но отнюдь не как физиолога.
— Я изучал почки и сердце, но только в молодости и мимоходом. Однако этого достаточно, чтобы поставить такой диагноз. Это существо вмещает в себя колоссальное количество жидкости, равное половине его тела, а может, и больше.
— Я б сказал, что он весит не более ста двадцати фунтов.
— Сто двадцать фунтов весу — это пустяки, но шестьдесят фунтов жидкости — это уже кое-что. В особенности если эти шестьдесят фунтов составляют семейное лекарство капитана О'Нила.
— Да, этим нельзя пренебречь.
— Вот именно.
Воцарилось исполненное восхищения молчание.
— Надеюсь, вы следите за моей мыслью, дорогой д'Артаньян, поскольку от физиологии я перехожу к упругости тел.
— Несомненно.
— С другой стороны — у этого самого О'Нила два огромных, похожих на губку уса.
— Отнеситесь к ним с должным уважением, друг мой, испанские пули не раз щекотали их, но ни разу не опалили.
— Да, да. Но я понял, в чем тут дело. Вы обратили внимание, каким образом он пьет?
— Ей-богу, нет.
— Ваш доблестный О'Нил погружает по очереди оба своих огромных уса в стакан, затем высасывает из них всю жидкость. Таким образом, не переводя дыхания, он поглощает колоссальное количество семейного эликсира.
— Мой дорогой, мой несравненный Пелиссон, ваши выводы изумительны, но как это связано с вашими Ногами?
— Вам не кажется, что я немного исследователь?
— В вас меня не удивляет ничто.
— Так вот, как исследователь, я прочитал уйму всяких рассказов о путешествиях и пришел к выводу, что наши африканские братья обладают удивительной склонностью к подражанию. Они даже превосходят порой предмет своего подражания.
— Мне кажется, я начинаю вас понимать.
— Таким образом Нога № 1 и Нога № 2, оба уроженцы Судана, без устали подражали капитану О'Нилу.
— И преуспели в этом?
— Очень даже преуспели. Лучше не скажешь. Знаменитый изобретатель исторг вздох.
— Так, значит, ваши Ноги…
— Боюсь, что теперь они будут отсыпаться не менее недели.
— Выходит, целую неделю без Ног?
— Да, на собственных, так сказать, окороках…
— Но это же вам не пристало.
— Сперва я хотел выписать другие Ноги, из Оверни или из Пруссии.
— Неплохая идея.
— Но я вовремя вспомнил, что овернцы очень своевольны, а пруссаки обожают дисциплину, в то время как мне хочется, знаете ли, время от времени порезвиться. Тогда я решил переключиться на работу над изобретением, это отнимет у меня ровно неделю.
— Вполне достаточно, чтоб встать на ноги.
— Вот именно.
— И это все?
— О, нет, я отнюдь не забыл про наш мирный договор, тем более, что король подарил мне этот пустячок…
И Пелиссон де Пелиссар потряс маршальским жезлом, лежащим на ночном столике бок о бок с бутылями шатошалонского сиропа и эльзасского ликера.
— О, и я помню, тем более помню, что король ничего мне не дал.
— Он держит вас про запас для самых важных дел. Итак, чего мы, собственно, добиваемся?
— Мы ищем Ла Фона.
— Дорогой д'Артаньян, из вас получится замечательный начальник штаба, ибо вы сразу улавливаете суть вопроса.
— Но вы ясно поставили проблему.
— Чтоб отыскать Ла Фона, возможны два способа. Первый — положиться на волю случая, это метод эмпирический. Мы рассылаем повсюду наших шпионов, собираем сведения и затем делаем выводы. Способ долгий, дорогостоящий и неподходящий для нашей с вами натуры, где резвость лани — гром и молния! — состязается с прыгучестью блохи. Заметили вы, кстати, что я почти перестал сквернословить?
— Действительно.
— Я полагаю, все эти наши проклятия, все эти призывы к чьей-то силе отражают, по существу, наше собственное бессилие, и потому их отсутствие меня радует. Но вернемся ко второму способу.
— Вернее, возвращаетесь вы, потому что я о нем ничего пока не знаю.
— Он математичен и аппетитен то же время. Я имею в виду, что он основан на аппетитах достопочтенного Ла Фона. А эти его аппетиты, каковы они?
— Я полагаю, вы знаете лучше меня.
— Аппетитов у него пять: вино, игра, женщины, насилие и мошенничество. Можно ли удовлетворить пять этих страстей одновременно?
— По преимуществу в ночное время.
— Совершенно справедливо. Не обращали вы, дорогой д'Артаньян, внимание на то, что в деревне все на ночь запирается? Ла Фону для всех его подлостей нужен город, притом немалый.
— Это сужает область наших действий.
— И потому я устраиваю в каждом из соответствующих городов ловушку, которую я называю ЛОДЛЯЛА—60.
— Но почему именно ЛОДЛЯЛА—60?
— Ловушка для Ла Фона—60.
— ЛОДЛЯЛА — это еще куда ни шло, в этом даже как бы предварение кары. Но почему 60?
— Цифра предназначена для нашего противника. Если он узнает о ней, он подумает, что мы ограничились всего шестьюдесятью ловушками.
— А их будет больше?
— Значительно больше. Я размещу их во Фландрии, в Италии, в Испании
— И как они будут устроены?
