Роже Нимье - Влюбленный дАртаньян или пятнадцать лет спустя
— Мари всего лишь кукла, а я женщина.
— Мадмуазель, женщин на свете полным-полно, а Мари только одна-единственная.
Досказав сентенцию, д'Артаньян произвел жест.
— На помощь! — закричала Жюли. — Люди! Позовите стражу, комиссара! Ко мне!
И отнюдь не слабое существо, она вцепилась в одежду мушкетера. Одежда состояла из рубашки и штанов. Тонкая рубашка разорвалась.
Крайне недовольный всем этим, д'Артаньян отбросил женщину-тигрицу на постель, и она стукнулась головой о деревянную колонну.
Ввиду отсутствия стражи и комиссаров прибежали слуги. Несмотря на все их снаряжение, невооруженные руки мушкетера кое-что значили. Оценив положение, д'Артаньян сцапал Жюли и сделал из нее некое подобие щита, который, правда, дергался в его руках и исторгал стоны, но тем не менее исполнил свое назначение.
Спустившись в сад, д'Артаньян бросил щит подле каких-то деревьев. На виске у девушки была ссадина, но утренний холод вернул ей сознание.
— Прощайте, — сказал д'Артаньян. — Ваше личико пострадало, это даст вам дополнительную возможность поступить в монастырь.
Оставалось найти одежду и лошадь.
Судя по ржанию, донесшемуся из ближнего строения, лошадь была неподалеку.
Насчет костюма дело обстояло сложнее, так как у д'Артаньяна остались всего лишь штаны. И тут ему бросилась в глаза ночная рубашка Жюли.
Это было, разумеется, еще одним оскорблением юной невинности.
Минуту спустя, прижимая одной рукой к себе рубашку и направляя другой мерина с лучшей родословной из всех поколений Колино дю Валей, он бодрой рысью пересек Париж. Шестнадцатью годами ранее в таком же одеянье он ускользнул от когтей миледи.
«Только Кэтти мне еще не хватало», — мелькнуло в голове у д'Артаньяна.
XXXV. FIAT LUX[11]
Гнев и надежда не давали мушкетеру уснуть.
Гнев против Жюли, которую он никогда более не увидит, разве что король велит ему взять приступом монастырь.
Надежда восстановить свое доброе имя в глазах Мари.
Случай представился ему в то же самое утро, поскольку Роже де Бюсси-Рабютен в обществе двух бретонских дворян ожидал его в Пре-Сен-Жерве.
В девять утра д'Артаньян был уже на месте, сопровождаемый Пелиссоном де Пелиссаром и шотландским капитаном по имени О'Нил, известным своим неподражаемым хладнокровием.
Первым долгом мушкетер счел нужным обнять де Бюсси-Рабютена, попросив у него доверительной беседы с глазу на глаз.
Услыхав такое, де Севинье нахмурился, а д'Оллоре презрительно хрюкнул.
Но Роже их успокоил.
— Господа, недоразумение у нас уже не первое. Так что насчет поединка и всех этих ран можно подождать.
После чего он взял д'Артаньяна под руку.
— Д'Артаньян, мы сходимся с вами в четвертый раз. Первый раз вы схватились с вертопрахом на пляже, предположим, его звали Роже. Во второй — с французским дворянином в окрестностях Рима, не будем называть его по имени. Затем был некто, кого можно назвать Третьим, вы сделались его другом, и это был Бюсси. Но сегодня вы сходитесь с Рабютеном, о котором идет молва, что он ведет свой род от волков, и вы превратились в его врага. Вы обожаете мою кузину, я согласен. Ухаживаете за ней — понимаю. То, что вы в нее влюблены, могу себе представить. Но то, что вы бросаетесь на нее, словно ландскнехт, неприемлемо ни для нее, ни для вас. Вы упали в моих глазах. Я скорблю при мысли об этом и поскольку мне хочется утолить поскорей мою скорбь, лучше всего будет, если вы исчезнете с лица земли.
Д'Артаньян выслушал это молча. Когда Роже кончил, он спросил со всей мягкостью, на какую только был способен:
— Вы кончили, сударь?
— Не зовите меня сударем, черт возьми, как постороннего человека! Не забудьте: мы оба взяли по роли в том спектакле, какой дадим сейчас нашим друзьям. Приступим же весело и без лишних разговоров.
— Но я тоже хотел кое-что вам сказать.
И д'Артаньян поведал Бюсси-Рабютену про ту западню, в которую его поймали. Едва он кончил, Роже, не колеблясь ни минуты, воскликнул:
— Надо предупредить Мари. Что сделать, чтобы предупредить ее? Поговорить с ней. А как с ней поговорить? Для этого необходимо, чтоб глотка не была перерезана.
И он направился к секундантам:
— Господа, важное дело вынуждает нас продолжить объяснение.
— Мне кажется, ваше терпение выше вашей чести, — заявил де Севинье.
— Великое терпение, — уточнил д'Оллоре. — Скорее к столу, господа, мне не терпится увидеть печень по-гасконски и беарнские отбивные.
— С помощью моей машины, — заметил Пелиссон, — мы быстро бы устранили затруднения.
Что же касается капитана О'Нила, то он лишь пожевал свои огромные рыжие усы.
— Господа, хотя ваши доводы убедительны, они не смогут поколебать того решения, к которому мы оба пришли, шевалье д'Артаньян и я. Не беспокойтесь так о чести Рабютенов, господин де Севинье. Господин д'Оллоре, умерьте аппетит. Господин Пелиссонар де Пелиссардон, усовершенствуйте свою машину, пусть она режет на куски дуэлянтов, прежде чем те обнажат шпаги. А вы, капитан О'Нил, с вашей шотландской мудростью и неприязнью к пустым разговорам, будьте скупы, как водится, на слова, скажите, что вы разделяете наши взгляды, произнесите это слово, звучное «yes», которое так служит украшением вашей нации.
— Хгвт! — произнес шотландский капитан. И поднял с земли бутыль.
—Я принес это сюда. Традиционное семейное лекарство от ран. Рквк! Врачует снаружи и внутри. Арквтхвст!
Он откупорил бутыль и дал понюхать присутствующим.
— Алкоголь… — заметил Пелиссон. — Забавно. Мне запрещен алкоголь как экстрат из плодов. Но ведь это же вытяжки из козьих копыт и рогов барана…
И он протянул шотландцу стакан, с которым не расставался ни во сне, ни наяву.
Выпив, Пелиссон подал стакан соседям.
Отказались лишь д'Артаньян и Бюсси-Рабютен, заявив, что должны сегодня же утром поговорить с девушкой, а девушки не выносят беседовать с мужчинами сквозь пары алкоголя, даже если этот алкоголь — лекарство.
Зато Нога № 1 и Нога № 2 пришли в возбуждение.
Пелиссон обратил на это внимание, но не знал, как ему отнестись к их чувствам. Он повернулся к капитану О'Нилу. Тот спросил с прямотой старого служаки:
— Ваши ноги?
— Да.
— Ваши руки целебный напиток получили?
— Я это ощущаю.
— Значит, ноги тоже имеют право.
И капитан налил два полных стакана суданским принцам.
Меж тем Роже и д'Артаньян достигли Королевской площади.
Было решено, что Роже поднимется первым.
Ожидание д'Артаньяна было непродолжительным.
