Виталий Гладкий - Меч Вайу
– А теперь самое главное… – Тихон умолк на мгновение, как бы собираясь с мыслями. – Нужна твоя помощь в очень важном деле. Царь Скилур прибрал торговлю хлебом к своим рукам. При этом, получив выход к морю благодаря некоторой… ну, скажем, благожелательности (правда, вынужденной) к скифам со стороны ольвиополитов, царь Скилур создал мощное государство, ставшее явлением нежелательным не только для припонтийских апойкий, Боспора, но и для царя Понта. Создалась угроза полного подчинения Таврики варварами, – не моргнув глазом, тавр назвал скифов таким не очень лестным и благозвучным прозвищем, словно сам не принадлежал к этим презираемым надменными эллинами «варварам». – И не только Таврики…
– Согласен, – не колеблясь, подтвердил Герогейтон: полномочный посланник царя Фарнака в сжатом виде выразил его мысли; о них главный жрец предпочитал не распространяться даже в узком кругу друзей и приближенных.
– Мы не можем допустить, чтобы снова возродилось государство, подобно созданному царем Атеем – еще одного Филиппа Македонского, боюсь, найти будет сложно. Поэтому, по поручению царя Фарнака, осмелюсь предложить план борьбы против царя Скилура.
– Я слушаю, – оживился Герогейтон.
– Итак, первое: отрезать часть хлебного потока, проходящего через руки Скилура. Сделать это, если все хорошо продумать, не очень сложно. Посулить племенным вождям, подвластным царю скифов, хорошую плату за зерно – значительно большую, чем он им платит, а вернее отбирает в виде дани – и обеспечить скрытную доставку скупленного хлеба в определенные места на берегу Понта Евксинского, откуда его будут забирать наши торговые суда. Для охраны этих зерновых караванов, – понял Тихон беспокойный жест Герогейтона, – будут привлечены мощные отряды царя роксолан Гатала.
– Верное решение, – подумав, согласился жрец.
– И тут необходима твоя помощь, о мудрый и ува-жаемый Герогейтон, весьма необходима.
– Каким образом я могу быть полезен?
– Твои связи, – просто ответил Тихон. – Нужны купцы, готовые согласиться на такой риск.
Но – весьма выгодный для них риск. А кому, как не тебе, известно, кто из них достоин доверия.
Герогейтон промолчал, опустив глаза под взглядом Тихона.
– Так я могу доложить могущественному другу и покровителю Герогейтона о согласии главного жреца храма Аполлона Дельфиния помочь своему народу в освобождении от тирании варваров? – с нажимом спросил Тихон.
– Да… – ответил главный жрец, чувствуя, что отступать некуда: этот знаменитый варвар досконально знал каноны дипломатии и превосходно разбирался в душевных порывах собеседника.
Тихон облегченно вздохнул про себя – один из главных вопросов разрешен удачно.
– Второе: нужно вооружить отряды роксолан царя Гатала, – продолжил тавр. – Разумеется, тайно. Определенные суммы будут выделены Понтом, ну а часть – небольшая – составит вклад ольвиополитов в общее дело освобождения от скифского владычества, – безжалостно закончил свою мысль Тихон, зная наверняка, что упоминание о деньгах не очень понравится прижимистому жрецу храма Аполлона Дельфиния.
Но тот на удивление спокойно отнесся к словам Тихона, мгновенно прикинув, во что примерно обойдется это казне храма и откуда можно почерпнуть большую часть сумм.
– Мы окажем помощь, – подтвердил свое согласие жрец.
– И третье: надо склонить на нашу сторону вождей сатархов. У них имеется достаточно внушительный флот, чтобы блокировать суда царя Скилура в ольвийской гавани. Для этого тоже потребуются на первых порах определенные суммы. Мы попытаемся привлечь к этому делу и Боспор – он не менее Понта заинтересован в разгроме варваров Скилура.
Герогейтон слегка поморщился – жадных и необузданных сатархов он не любил и презирал всей душой. К тому же жрец сознавал, что основная тяжесть в этих переговорах ляжет на его плечи, а значит, ему-то на первых порах и придется раскошелиться, так как по его сведениям казна Боспора как две капли воды напоминала ольвийскую: постоянно пустовала из-за непомерно большой дани, которую вынудил боспорцев платить скифам царь Скилур. Но выбирать не приходилось, и, поколебавшись, жрец признал доводы Тихона рузумными и согласился, скрепя сердце, быть посредником Понта в переговорах с сатархами.
– Позволь мне от имени царя Фарнака I Понтийского выразить тебе, о многомудрый, глубочайшую признательность, – с низким поклоном поблагодарил Тихон старца.
– А скажи мне, Тихон, почему царь Фарнак не хочет послать войска, чтобы одним ударом покончить с владычеством Скилура в Таврике? Думаю, в этом случае и Боспор не останется в стороне, – вопросительно посмотрел жрец на тавра.
– Мы об этом думали. И решили, что такой возможности у нас пока нет… – ответил Тихон, хмурясь.
Герогейтон понял недосказанное: внутренние волнения среди подвластных Понту племен и, главное, происки тайных врагов царя Фарнака, уже не раз покушавшихся на его жизнь, заставляли предусмотрительного властелина держать свои войска в полной боевой готовности в основном около Синопы.
– И еще одно, – неожиданно смиренно обратился тавр к Герогейтону. – Мне лично очень нужна твоя помощь…
ГЛАВА 15
Дамас в полном боевом облачении стоял у края большой могилы, где на куче хвороста лежали трупы воинов, погибших во время ночного боя со сколотами. Их было много, в том числе несколько его телохранителей и дружинников из племенной знати. По случаю предстоящих сражений на военном совете было решено церемонию похорон провести как можно быстрее – сжечь погибших по-старинному обычаю воинственных предков. Хмурое лицо вождя языгов временами кривил нервный тик, и темные глаза вспыхивали огоньками едва сдерживаемой ярости. Свежая полоска шрама от еще не зажившей раны, полученной в схватке с Абарисом, перечеркивала левую щеку квадратного бородатого лица Дамаса, черные жесткие волосы были спутаны, жилистые короткопалые руки судорожно сжимали знак власти вождя племени – бронзовый топорик в виде оскаленной волчьей морды, священного тотема языгов.
Безмолвный Дамас наблюдал, как воины посыпали дно ямы мелом для очищения погибших, когда они предстанут перед солнцеликим божеством, как положили туда кусок серы и кремневое огниво (дань божеству домашних очагов), как поставили большое каменное блюдо-алтарь, натертое красной глиной – символ оживляющей крови и предстоящих жертвоприношений, как бросали в могилу передние ноги приготовленных к похоронной тризне баранов (даже не смогли положить, согласно обычаю, несколько обезглавленных туш из-за нехватки продовольствия), как ставили большие горшки с вином, забрасывали яму дровами и хворостом, как укладывали поверх сушняка тела погибших, а возле них оружие и уздечки их лошадей… Позади Дамаса в таком же безмолвии стояли спешенные воины отряда, знать. По другую сторону могилы, на широкой, тщательно расчищенной от травы площадке высились походные котлы; в них уже лежало приготовленное к варке мясо жертвенных животных – баранов и лошадей. Ждали знака главной жрицы.
