Владимир Бутенко - Державы верные сыны
И недаром! На краю обширной поляны, затянутой пороховым дымом, их встретили турки и ногайцы-лучники. Просвистели стрелы. С горестным стоном упало несколько казаков. А Платов первый схватился с рослым янычаром, на лету перехватил его ятаган навостренной саблей! Казаки цепью сошлись с неприятелем, скрестились шашками. Краем глаза Леонтий видел, как Белощекин гнет ряд янычар справа, отступающих под напором казачины, мечущего над головой стальные молнии. Леонтий, подав условный знак, протяжно свистнув, бросился с казаками в брешь вражеской обороны, и в какие-то минуты янычары были взяты в смертельное кольцо. В пылу рубки, добивая усатого турецкого пехотинца, Ремезов вскользь заметил убегающего между деревьями богато одетого черкеса…
Спустя полчаса он с тремя казаками отправился прочесывать окрестный лес, заодно надеясь напиться и помыть липнущие от крови руки. Склон горы уводил все выше. Казаки, остерегаясь внезапного нападения, то и дело останавливались. Тропа привела к лобастой скале, из-под которой ниткой тянулся ручеек. Казак Бричинцов присел и зачерпнул воду ладонью, и тут же повалился набок, сраженный выстрелом из ружья. Из-за каменной громады вспорхнуло пороховое облачко. Раненого односума казаки Шелехов и Медведев понесли к штабному пункту, где развернул лазарет полковой лекарь. А Леонтий, мигом натрусив на полку пороха, взял ружье на прицел и нырнул в заросли папоротников.
Он долго сидел на корточках, изучая из укрытия лес и ложбины скалы. Всматривался в каждую ветку, в каждый валун. Вдруг ожил, зашевелился камень на самой макушке скалы – и черкес в дорогом черном чекмене встал на ноги, держа в руке легкое кавказское ружье.
Леонтий медлил, старательно целил в узденя, спускающегося прямо к нему. Этот красивый и стройный горец, с черной бородкой, имел вид суровый и чрезвычайно утомленный. И, как ни был подозрителен, вряд ли догадывался, что в нескольких шагах сторожит его казачья винтовка.
Леонтий поднялся в полный рост, когда их разделяли сажени три-четыре. Уголины глаз горца, увидевшего врага рядом, с направленным на него ружьем, показалось, укрупнились.
– Стой! – крикнул Леонтий, держа палец на курке.
Но угроза только добавила узденю храбрости! Он размашисто скакнул в одну сторону, в другую, приближаясь к русскому. И, ловко перехватив свое ружье за дуло, бросился вперед, замахиваясь им как дубиной. Леонтий выстрелил мимо. И лишь в последний миг успел увернуться от удара граненого ствола черкесского ружья!
Отчаянная драка воскресила у обоих силы. Они кусали друг друга, схватывались руками, катались по земле. Попытки выхватить кинжалы обоюдно пресекались. Неведомо чем бы закончилась рукопашная, если бы Ремезову не помогли вовремя возвратившиеся казаки. Расторопный Шелехов орясиной огрел супротивника командира. А после, связанного и ослабевшего, повел его к штабу полка, обосновавшемуся на кубанском забережье.
Плененного черкесского узденя решил допросить Платов. Горец мстительно молчал. Не зная, что делать с ним до возвращения Бухвостова, Матвей Иванович распорядился накормить его и держать под охраной. Затем потребовал к себе Ремезова.
Леонтий только и успел умыться, оттереть с суконного мундира кровь. К командиру полка он направился в сменном чекмене и папахе, несмотря на палящую жару.
Платов сидел на армейской фуре с перевязанной головой. Позади него открывалась кубанская долина, берега, заросшие вербами и вязами, склоны пологих гор. Искристо отливала напротив солнца речная бегущая вода. Только удушливый запах пороха напоминал о гремевшем здесь бое всего час назад. Платов сонно щурился, слушая дальний крик кукушки.
– Явился, голубчик, – насмешливо встретил его полковник. – Молодцом янычар рубил! Твои казаки дело нонечное решили. Драпанули хваленые крымчаки!
Платов отрешенно помолчал, глядя на Кубань. Над ней неровно, точно падая и взмывая, пролетела чайка. Лицо командира приняло благодушное выражение, он пошутил:
– Хороша Маша, да не наша. Нет у этой мутной Кубани супротив Дона красы! Бешеная речка. То затопляет все окрест, когда дожди в горах, то пересыхает. Воробец пеши перейдет… А вот воевать за нее приходится! – и вдруг нахмурился, раздул ноздри. – Сколько полегло здесь братушек наших, донцов! Геройски головы сложили!
По всему, командир раздумывал, еще колебался. Наконец, взглянул Ремезову в глаза.
– Самовольство твое и дурость, за какое разжаловал, ты искупил. Любо глядеть, как в бою дерешься. Издаю приказ о производстве тебя, Ремезов, в сотники повторно. За узденя поощряю…. А будешь устав нарушать и командирские слова, – ожесточусь, и пощады не жди! Так требует закон казачества. Ступай… И пригласи есаула своего!
Присутствующий тут писарь принялся чинить гусиное перо, найденное неподалеку, у края кубанской водицы…
Через день Ремезов был вызван в штаб Бухвостова. Леонтия незамедлительно принял сам командир сводного деташемента[33]. Приказ его был чрезвычайно важен и краток.
– Тебя, сотник, мне рекомендовал лично Матвей Иванович Платов. Да я и сам знаю, что ты молодец. Видывал тебя в бою не раз… Понимаешь ли ты по-татарски?
– Так точно. У нас в Черкасском гутарят на таком языке многие казаки и бабы.
– Вот и замечательно. Посылаю тебя с тайной депешей к генерал-поручику де Медему. Он командует Кавказским корпусом. Сведения эти для него очень необходимы. Ты обязан выполнить поручение, хотя бы рисковал жизнью! Запомни на словах: крымский хан направил свое войско в Кабарду. С тобой я пошлю человека из тех мест, гребенского казака Коротина. Он доподлинно знает путь. Подбери еще храброго казака из своего полка, и на ночь трогайтесь! Весьма надеюсь на вас!
– Господин подполковник, мой ординарец под арестом за своевольную отлучку. Казак геройский, пострадал по моей причине. Прикажите отпустить. Он десятерых стоит!
Бухвостов, потягивающий трубку, выпустил дым, ненадолго задумался и нацарапал на листке несколько слов, макая перо в медную походную чернильницу.
Вместе с запиской Леонтий принял из рук командира засургученный пакет, который велено было зашить в плотную холстину и спрятать в полу кафтана. Задание было, очевидно, столь серьезным, что на прощанье подполковник пожал ему руку.
3
…И даже на третий день Святой недели весь Черкасский городок шумел от уличного веселья, гульбищ и девичьих хороводов! Хмельные казаки и парни не упускали случая похристосоваться с казачками-красавицами, кои уже не затворничали по куреням, благодаря послаблениям при атамане Ефремове, а смело собирались в кружки на улицах, пели и вели любезные беседы.
