Венеция. Полная история города - Минасян Лиана
За двести лет существования nizioleti стали визитной карточкой города и для венецианцев, и для туристов. Однако краска с них быстро облезает – влажный воздух, агрессивная среда,– и таблички приходится часто обновлять. Коммунальные маляры, как оказалось, «простынки» не только восстанавливали, но и переписывали, иногда с ошибками, местами – на странной смеси итальянского и венецианского (суржик, суржик). Процесс иногда застревал где-то между двумя языками, создавая уродливые гибриды.
Вот пример nizioleto на безупречном венецианском. По-итальянски надпись следовало бы читать как «Parrocchia di S. Moise» и «Campo Sant'Angelo».
Такие языковые чудища вызывали возмущение многих граждан. Активисты даже создали группу для общественного давления на городской Совет. Они требовали восстановления табличек в достойном великого города виде. Самые горячечные энтузиасты требовали привести их в соответствие с Catastico 1786 года, последним письменным земельным кадастром республики. Муниципалитет гражданскую инициативу подхватил: создали совет, набрали советников, которым было поручено выработать некий общий критерий правописания топонимов. Подключили университет, лингвистов, историков, архивариусов. Все было бы хорошо, если бы не одно но: для многих венецианцев подход совета к восстановлению nizioleti оказался неприемлемым. Потому что на стенах венецианских домов стали появляться таблички, говорившие с прохожими на общепринятом итальянском, а не на местном диалекте: Sottoportego della Madonnetta, например. Эта ползучая, зловещая экспансия двойных согласных вызвала в обществе раскол. По ночам в город стали выходить летучие партизанские отряды, вооруженные баллончиками с краской. Они закрашивали двойные буквы, приводя надписи в соответствие с венецианским диалектом. И какой-нибудь Ponte della Parrucchetta к утру превращался в Ponte del Parucheta. А campo dell’Abbazia в campo de l’Abazia.
Двойные согласные были преданы анафеме как проявление «итальянизации». В этом коварном удвоении мерещилась и двойная обида – подрыв культурной самоидентификации, покушение на традиции, насмешка над ностальгией. Мол, мы ничего не имеем против языка божественного Данте, но и венецианцам есть что предъявить, когда дело доходит до претензий на древность.
У идеи переписать названия улиц по-итальянски тоже были свои сторонники. Наследники Чиприани [31], например, заявили, что итальянские названия улиц легче поймут туристы (странная концепция: для облегчения жизни туристов проще было бы перевести и переписать все названия на английском языке). Сторонники пуристического подхода утверждали, что венецианский диалект существует, он до сих пор используется ежедневно большинством венецианцев любого социального ранга и сохраняет их память и культуру. Но, скорее всего, «вопросы языкознания» отразили более глубокое и мощное желание предотвратить еще одно изменение в венецианской жизни, помешать приспособлению города под нужды туристов, сохранить то, что осталось от разоренной культуры республики. Ветшающие указатели в этой картине мира – это стертые знаки истории, которые в Венеции пытаются восстановить.
Туризм в промышленных масштабах
По утрам, буквально с рассветом, на пьяццу Сан-Марко к титульной базилике приходит специальный служитель со шлангом. Сильной струей воды он смывает голубиный помет со ступеней базилики, с подножия колонн – отовсюду, куда может дотянуться. Хорошее напоминание тем, кто любит во время аква альты пройтись босиком по пьяцце. Пусть знают, из чего состоит вода лагуны. Потому что это туристы вопреки административным запретам и штрафам снова приманили голубей на самую красивую площадь мира. Голуби активно кормятся с рук туристов и так же активно гадят на древние мраморы. В познавательной американской книжке про массовый туризм в Венеции Venice, the Tourist Maze. A Cultural Critique of the World’s Most Touristed City («Венеция, туристический лабиринт. Культурная критика самого “отуристиченного” города в мире») авторы описывают разнообразные последствия столкновения «туризма в промышленных масштабах» с древней и хрупкой культурой города.
В Венецию ежедневно приезжают 60 тысяч туристов – при сопоставимом количестве населения (сегодня в лагуне живет не больше 55 тысяч человек). «Туристы стекаются сюда тысячами каждый год»,– хвалится популярный путеводитель по городу, и он не преувеличивает, а сильно преуменьшает ситуацию. Они приезжают сюда в поисках уже сложившегося образа, образа Венеции из проморолика про «самый романтический город в мире», и город должен исполнить приписываемую ему роль. Для большей части мира Венеция – не настоящий город, с настоящими жителями и принятыми ограничениями, но фон и сцена для выдуманных эмоций и страстей.
Романтическим фантомом Венеция была не всегда. Это был город, известный своей практичностью. Приезжие и тогда восхищались Венецией, но скорее ее нахальным богатством, всепроникающей коммерческой экспансией, военной силой и космополитизмом. Ситуация изменилась в конце 1600-х годов, когда Венеция стала увядать, а слава ее клониться к закату. Пускать пыль в глаза Лондону или Парижу Венеция уже не могла, но иностранцы продолжали прибывать в город. К моменту краха Serenissima Repubblica в 1797 году Венеция уже жила за счет иностранцев, искавших здесь то, что было сравнительной редкостью в других странах: проституцию обоих полов, азартные игры, всяческие перверсии.
Морис Б. Прендергаст. Набережная, Венеции. Ок. 1899 год
Венецианцы всегда умели продавать свой город богатым гостям как «город для особых случаев». Но когда появился новый формат туризма – пакетные туры для скромных, но многочисленных представителей среднего класса, – железная дорога, самолеты, круизные лайнеры ежедневно стали наводнять ее десятками тысяч посетителей. О Венеции перестали снимать фильмы и начали делать рекламные ролики. Можно сказать, что теперь это постмодернистский город, который не производит и не продает ничего, кроме самого себя и своих многочисленных изображений.
Сильная привязанность, которую Венеция вызывает у мировой общественности, имеет, однако, высокую цену. Сюда приезжают от тринадцати до четырнадцати миллионов туристов в год. В среднем на каждых сто венецианцев приходится 90 туристов. Это самое высокое соотношение числа туристов к числу резидентов в Европе, в девять раз выше, чем, скажем, во Флоренции.
Конечно, вся эта кочующая человеческая масса не живет в городе постоянно, каждый турист занимает венецианское пространство лишь на короткое время. Но все же с точки зрения качества человеческой жизни, использования городской инфраструктуры и, конечно, с точки зрения жителя, в раздражении выглядывающего из-под опущенных жалюзи, туристы в городе присутствуют постоянно и повсюду. Венецианцы уже не интересуются, кто они и откуда приехали. Они видят только гомогенную толпу, «стадо», саранчу. Около 40 % венецианцев заняты тем, что продают приезжим маски, мороженое или тарелки с фритто мисто. Однако остальные горожане живут вопреки, а не благодаря массовому туристическому присутствию, и чувствуют себя как на Голгофе, когда шестьдесят, а иногда даже сто тысяч иностранцев одновременно пытаются втиснуться в довольно маленький город.
Площадь Сан-Марко в 6 часов вечера, после того, как схлынули туристы
В то же время венецианцы, которые в массе своей становятся все старше и которых становится все меньше, продолжают борьбу за свой город, где они теперь чувствуют себя чужаками. Они бесконечно жалуются в газетах и соцсетях: на распад сообщества, на дискомфорт сосуществования с туристами, на трудности передвижения в толпе; на мусор, который оставляют после себя туристы; на неуважение и невежество, с которыми венецианцы сталкиваются каждый день. Некоторые из них научились просто смотреть сквозь туристов, избегать «горячих» районов города (хотя те разрастаются каждый год) и жить своей жизнью рано утром и по ночам.
