Константин Паустовский - Бригантина, 69–70
«„Это нечто такое, чего мы совершенно не видали и о чем не слыхали, и мимо нас никогда не проходил посол какого-либо государства с тех пор, как существуем мы и отцы наши. И лучше всего разрезать этих послов каждого пополам, а мы заберем то, что с ними имеется“.
И сказал другой из них: „Нет! Но возьмем то, что с ними, и оставим их голыми, чтобы они возвратились туда, откуда прибыли“.
И сказал еще другой: „Нет! Но у царя хазар есть наши пленные. Так пошлем же вот этих, чтобы выкупить ими тех“.»
Речь шла уже не о вере, а о собственной жизни. Этрэк как мог старался спасти послов, убеждал совет, но его могли ведь и не послушать эти проклятые язычники, ни во что не ставящие самые заслуженные авторитеты. Выяснилось, что Ибн-Фадлан не зря интересовался жизнью огузов, их обычаями и нравами, и тем, кто и что у них в чести, и тем, что «не может ни один мусульманин проехать через их страну, чтобы не сделать кого-либо из них себе другом». В ход были пущены подарки, и, как всегда бывает, больше всего получили те, кто был настроен враждебнее других.
«И они не переставали спорить между собой об этих вещах семь дней, в то время как мы находились в смертельном положении, пока они не сошлись на том мнении, что они отпустят нас в дорогу и мы проследуем дальше».
Радоваться приходилось уже тому, что по крайней мере унесли ноги. Но неудача, полное дипломатическое поражение! Скоро уже год, как покинули Багдад, и на всем этом длинном пути ничего, что можно было бы поставить себе в заслугу. Только впереди еще маячит надежда — Булгария. Там ждет успех, а тогда незаметными станут все неудачи, и откроется широкая дорога к славе и почестям.
А пока другая дорога, через бескрайнюю степь, все более трудная, все более опасная. И невеселые мысли, как их ни отгоняй, лезут в голову. И постепенно накапливается усталость.
Весна была в разгаре, и реки разлились. Переправа через них становилась нелегким делом, и все время приходилось быть начеку и высылать вперед военную охрану, «из боязни башкир, что они нападут врасплох на людей, когда они будут переправляться».
Около озера Челкар встретили печенегов. Они были бедны, но приветливы и гостеприимны, и у них остановились отдохнуть на день. А потом переправлялись через реку Урал, и для послов, еще не, видевших Волги, она показалась «самой большой рекой, самой огромной и с самым быстрым течением». Течение перевертывало надувные мешки, на которых плыли люди, верблюды, и лошади, и многие из них погибли. «Мы переправились через нее только с трудом».
«Потом мы ехали много дней», — лаконично сообщает Ибн-Фадлан. Посольство находилось теперь в стране башкир, но наладить отношения с ними, видимо, не удалось, потому что путешественник пишет: «Мы относились к ним с величайшей осторожностью». Послам халифа в стране башкир делать было нечего, и они поспешно ехали дальше, к своей конечной цели, переправляясь через многочисленные левые притоки Волги.
Но миновать их, выйдя к самой реке, они тоже не решались. Тяжело нагруженный караван едва ли мог пройти по затопленному весенним паводком низкому берегу Волги с его болотами. К тому же там господствовали хазары. В районе Самарской луки, там, где Волга делает изгиб, был их сторожевой пост. Не хватало только попасть им в руки.
* * *Наконец все это позади. Посольство въехало в Булгарию.
В прошлом веке недалеко от Казани нашли развалины некогда цветущих городов. Один из ученых даже назвал их «Приволжскими Помпеями». Установили, что когда-то здесь находилось богатое государство — Булгария, основанное предками поволжских народов — татар, чувашей и других — и погибшее под ударом монгольских завоевателей. Но о том, когда и как она возникла, о ее ранней истории практически ничего не было известно. Многие думали, что в X веке по дремучим приволжским лесам бродили только полудикие племена охотников и лишь кое-где виднелись поля примитивных земледельцев. Книга Ибн-Фадлана рассеяла все заблуждения.
Весть о посольстве быстро распространилась по стране, а прием превзошел все ожидания порядком порастерявших за время дороги свой оптимизм послов. «Когда же мы были от царя „славян“,[8] к которому мы направлялись, на расстоянии дня и ночи пути, он послал для нашей встречи четырех царей, находящихся под его властью, своих братьев и своих сыновей. Они встретили нас, неся с собой хлеб, мясо, просо, и поехали вместе с нами». А затем «он встретил нас сам, и, когда он увидел нас, он сошел с лошади и пал ниц, поклоняясь с благодарением аллаху, великому, могучему». И это несмотря на то, что «был он человек очень толстый и пузатый».
Теперь можно было и отдохнуть. Торжественная встреча, почет, оказанный послам, подчеркнутое преклонение царя Алмуша перед халифом — он назвал ал-Муктадира своим господином, а себя его клиентом, — все предвещало успех миссии. Предстоящие переговоры казались пустяковым делом. Даже Сусан приободрился и вновь вспомнил, что как-никак посол — это он, а не Ибн-Фадлан. Вспомнил в последний, впрочем, до возвращения в Багдад раз.
Наверное, за время дороги не ложились они спать с чувством такого покоя и облегчения, как в эту ночь. Но спать не пришлось. «Я увидел, как перед окончательным исчезновением света солнца, в обычный час молитвы, небесный горизонт сильно покраснел. И я услышал высоко в воздухе громкие звуки и сильный гомон. Тогда я поднял голову, и вот недалеко от меня облако, красное, подобное огню, и вот этот гомон и эти звуки исходят от него. И вот в нем подобия людей и лошадей, и вот в руках отдаленных находящихся в нем фигур, похожих на людей, луки, стрелы, копья и обнаженные мечи. И они представлялись мне то совершенно ясными, то лишь кажущимися. Мы же испугались этого и начали просить и молить, а они, жители страны, смеются над нами и удивляются тому, что мы делаем». Для них, жителей севера, северное сияние было делом привычным и хорошо знакомым. Арабы видели его впервые.
Следующей ночью, хвала аллаху, никаких чудес на небе не было. Но и сама ночь, какой она должна быть, темная и звездная, приносящая отдых, никак не наступала. Ибн-Фадлану не спалось. «Я сел вне юрты и наблюдал небо, и я увидел на нем только небольшое число звезд, думаю, что около пятнадцати рассеянных звезд. И вот красная заря ни в коем случае не исчезает окончательно, и вот ночь с настолько малой темнотой, что в ней человек узнает человека на большем расстоянии, чем выстрел стрелы. Я видел, что луна не достигает середины неба, но восходит на его краях на какой-нибудь час, — потом появляется заря и луна скрывается».
Позднее он узнал, «что день у них очень длинный, а именно, в продолжение некоторой части года он длинен, а ночь коротка, потом ночь длинна, а день короток». А царь рассказал ему, что дальше на севере, на расстоянии трех месяцев пути, ночь летом длится менее часа.
