Владимир Швырёв - Дом
Обзор книги Владимир Швырёв - Дом
Владимир Швырёв
Дом
Недалёкое будущее.
Они стояли вокруг раскинувшегося на нарах Стероида и завистливо созерцали блаженную радость; разлившеюся по его обычно выражавшему звериную озлобленность лицу. В его руке все ещё был зажат пустой пластиковый тюбик для разовой инъекции. Возле Стероида собрались все: Слепень, Махсуд, Очкарик, даже Сержант оставил свой пост наблюдения. Если бы в этот момент кто-нибудь решил напасть на бункер, он взял бы их тёпленькими, без малейшего выстрела. Они стояли и смотрели, и завидовали, а у Махсуда от переполняющих его примитивных желаний из полуоткрытого рта растянулась тонкой леской по одежде липкая слюна.
Постепенно Стероид начал приходить в себя. Руки его непроизвольно подрагивали, а пальцы быстро задвигались, словно он играл сложное произведение на клавишном музыкальном инструменте. Пустой использованный тюбик упал на пол и закатился под нары. Стероид открыл мутные глаза и посмотрел на собравшихся вокруг него людей.
— Тебе кто разрешил это делать вне очереди? — мрачно спросил Сержант. — Ты что забыл, что твой только следующий месяц?
— Господи, — устало сказал Стероид, — опять ваши рожи. Как вы мне все надоели.
Он потянулся к нагрудной кобуре, которая размещалась на разгрузочном жилете, и быстро выхватил тяжёлый пистолет.
— Не делай этого! — крикнул Сержант, но это, конечно, не остановило Стероида.
— Пошли вы все к чёртовой матери, — спокойно сказал Стероид и выстрелил себе в голову.
— Долбаный слабак! — презрительно сплюнул Сержант. Он деловито стал снимать с мёртвого Стероида амуницию.
Боеприпасов у того было немного — пара рожков с патронами и одна фосфорная фаната, но самое главное в его медицинской сумке осталось три инъекции «Зверя». В бункере и так было не продохнуть от пяти мёртвых тел, упакованных в блестящие мешки, теперь им предстояло терпеть ещё и запах шестого. Все мешки были разной величины по тому, сколько от кого осталось. Стероид был самым большим из всех. Конечно, проще всего было выбросить трупы из бункера, но вот уже как неделю к их позиции пристрелялся снайпер. Так что желающих выйти наружу среди них не было. Сержант подошёл к Слепню и протянул ему рожки и одну инъекцию «Зверя». Остальные инъекций он раздал Махсуду и Очкарику. Фосфорную фанату он оставил себе.
— Долбаный слабак! — сказал он, внимательно рассматривая лица собравшихся, как будто они его не расслышали в прошлый раз. Сержант закурил, потом кивнул в сторону Стероида. — Тоже мне солдат! Если ему всё надоело, занялся бы чистым риском и перетаскал покойников на свежий воздух. А теперь сиди здесь и нюхай его.
— Надо бы сказать что-нибудь, — предложил набожный Очкарик.
Сержант мрачно посмотрел на него.
— Скоро опять всё начнётся, — сказал он. — Я хочу, чтобы каждый занял своё место и сражался так, чтобы ни одна сволочь к нам и близко не подошла. Больше никаких поблажек. Если вы хотите вернуться домой, сначала заслужите это право. Такой жребий всех устраивает?
Возражений ни у кого не было, и Сержант направился на свой пост. Махсуд ушёл за ним следом. Очкарик достал блестящий мешок, и они вместе со Слепнем запаковали Стероида. Перед тем как закрыть молнию на мешке, Слепень по старому солдатскому обычаю вложил автоматный патрон в руку покойного.
— Он был хорошим солдатом, — сказал Очкарик, стоя над телом. — Он был отличным сапёром. Пусть на его дороге домой не разорвется ни одна дьявольская мина. И ни один снайпер врага рода человеческого не выследит его в свой прицел.
— Верно, — подытожил всё вышесказанное Слепень. — Теперь пойдём на позицию.
Они быстро передвигались по узким проходам бункера, автоматически пригибаясь там, где бетонный потолок просел после множественных прямых попаданий. Они давно обжили этот бункер, но все же он так и не смог стать им домом. Дом ничто не могло заменить. С домом ничто не могло сравниться.
Добравшись до позиции, Слепень осторожно выглянул в узкую щель амбразуры, а Очкарик сел возле стены на пустой ящик из-под патронов и закурил. Небо над бункером было низкое, затянутое никогда не оседающим жирным густым дымом от горящего где-то далеко от их позиции нефтяного поля. Весенняя, погружённая в дневные сумерки тундра, была перепахана воронками взрывов, оголивших почерневший лёд вечной мерзлоты. В километре от бункера начинались холмы, и, что творилось за ними, было совершенно неизвестно. Где-то там, если спуститься ещё дальше на юг, раньше был город с непонятным названием Урай. Скорее всего от него давно уже ничего не осталось, а ведь там тоже когда-то давно был чей-то дом. Теперь Урай, в лучшем случае, это руины. Перед бункером, как на ровном столе, вкривь и вкось стояли подбитые танки на широких полярных гусеницах. Никто их давно уже не считал, и они постепенно уходили в мерзлоту, медленно оседая в неё под собственной тяжестью. Машины, подбитые сравнительно недавно, возвышались над старыми танками и всё ещё коптили в грязное небо.
— Не знаешь, почему его прозвали Стероидом? — спросил Очкарик. — С тобой он чаще разговаривал. На меня так всё больше орал.
— Это было ещё в первую Энергетическую, — ответил Слепень. — Помнишь, что тогда творилось?
— Как не помнить. Ад кромешный.
— Когда американцы с норвежцами накрыли наши авианесущие ледоколы, и северный фронт оказался оголённым, вот тогда стало совсем туго. Специальным сапёрным группам был отдан приказ опустить в нефтяные скважины ядерные фугасы и взорвать их, чтоб никому не достались. Теперь там радиоактивные нефтяные озёра.
— И то верно, от такой нефти только башка как лампочка светиться будет, — сказал Очкарик и, сплюнув изо рта горечь крепкого табака, закурил новую сигарету. — Далеко не уедешь.
— И не только башка засветится, но и ещё кое-что, — подтвердил Слепень, показав пальцем на молнию своих меховых штанов. — Людей было мало, вот и кормили тех, кто был под рукой, стероидами от души, чтобы, значит, быстрее работали. Не ели, не спали. О том, чтобы домой съездить, я вообще уже не говорю. Наш Стероид был среди тех сапёров. А ты думаешь, с чего его так разнесло?
— Кстати, пока не забыл, слышал новость? — спросил Очкарик.
— Какую?
— Говорят, нетуже никакой Америки.
— Да ладно тебе, — устало сказал Слепень. — Старая сказка.
— Точно тебе говорю. Я сам, когда у Сержанта был, слышал, как по радио говорили. Нет больше Америки.
— Но мы-то есть, — ответил ему Слепень.
— Есть.
— Значит, и они есть. У них там творится всё то же самое, что и у нас.
— Ну, может быть, может быть. Да, здоров был человечище, — вздохнул Очкарик, вспомнив Стероида. — Хотя какой там здоров, так, видимость одна. А он откуда родом?
— Центральная полоса. Деревня какая-то или город. Грязи называется.
К ним в ячейку зашёл Махсуд.
— Вам что, здесь грязи мало? — спросил он, не вникнув в суть беседы. — Очкарик, лети к Сержанту, он с тобой говорить будет.
Очкарик тяжело поднялся с ящика и скрылся в темноте бетонной щели. Махсуд сел на его место.
— Теплый, — сказал он. — Xoть какая-то от Очкарика польза. Ты когда снайпера снимешь?! — крикнул он вслед удалившемуся Очкарику.
Махсуд разговаривал со странным глухим шипящим акцентом, как будто все время давился буквой «ха».
— Слепень, а Слепень, — позвал он, таинственно улыбаясь.
— Чего тебе? — Слепень продолжал следить за безлюдной тундрой.
— Покажи жало, Слепень, — попросил Махсуд.
— Да ты уже сто раз его видел, — ответил Слепень рассеянно. В этот момент ему показалось, что небольшой бугорок рядом с гусеницей одного из танков слегка шевельнулся.
— Не жмись, Слепень, покажи, — не отступал Махсуд.
— На, смотри. Слепень достал из украшенных сложным узором ножен кинжал старой работы и, не отрываясь от амбразуры, протянул его Махсуду рукояткой вперёд.
— Ах, хороша вещь, — жадно прошептал Махсуд. — И к чему тебе такое счастье. Тебе не всё равно, каким ножом человека резать. Ты и хлебным сделаешь всё красиво. Я тебя знаю.
— Я тебе говорил, что не меняю его.
— А это смотря на что менять, — горячо заговорил Махсуд, стараясь убедить Слепня. — Проси что хочешь. Ничего не жалко за такую вещь.
— Я тебе клинок — ты мне свою следующую поездку домой.
— А-а, хитрец. Что мне твоим клинком дома делать. Махсуд стал загибать пальцы.
— Считай. У меня дома жён пять штук и все красавицы. Баранов восемьсот голов. Коз пуховых четыреста голов…
— И тоже все красавицы? — спросил Слепень. Этот подсчет он слышал уже в тысячный раз.
— Э-э, зачем смеёшься, — обиделся Махсуд. — Дом — это святое. Если бы не дом, меня бы здесь давно не было. Там у меня отец, мать, сыновья.
— А дочки?
— И немножко, дочек, — нехотя признался Махсуд. — Совсем мало.
