Владимир Зазубрин - Алтайская баллада (сборник)
– Ненавижу я, Иван Федорович, кержаков за их тупую любовь к природе. Они ее из одной только выгоды любят. Лес увидят хороший – порубить бы. Поляну найдут красивую – распахать бы.
Безуглый спросил его:
– А вы, Илья Евдокимович, для чего в Академию наук образцы горных пород посылаете?
Дитятин стал медленно розоветь. Он ответил Безуглому только после большой паузы.
– Разработка недр – дело необходимое. Я только против жадности. Сами рассудите, Иван Федорович, мыслимо ли без пощады уничтожать все памятники природы.
Он совсем покраснел.
– За индустриализацию я головой, а, сказать по чистой совести, сердце знобит, как вздумаю, что станется с Алтаем.
Дитятин долго молча разбирал вожжи.
– Народ на заработках безусловно поправится. Спору об этом быть не может. Всего возможнее, тогда и мы по-другому на все глядеть будем. Вот ведь смолоду надеялся я богачом сделаться. Золото копал до помрачения рассудка. Не давалось оно, правда, мне. В настоящий момент считаю свои неудачи за счастье. Богатому теперь согласно революционной законности дорожка короткая.
Дитятин залез на козлы. Безуглый вскочил в ходок. Ехали шагом. Лошади отлично знали дорогу. Кучеру нечего было делать. Он опять повернулся к седокам.
– Илья Евдокимыч, что же ты не просишь у Ивана Федоровича динамиту?
Безуглый с недоумением посмотрел на Анну.
– Разве это обязательно?
Анна махнула рукой.
– У каждого проезжего просит.
– Не для себя, Иван Федорович, прошу, для государства. Кварц у нас тут сильно вышел в одном месте. По моим расчетам, должна быть в нем золотая жила. Надо было попробовать подорвать.
– Очень он, Иван Федорович, динамит обожает. Ладно бы, золото рвал, а то ведь людей юхает, пчел и тех им зорил.
– Динамитом пчел?
– Однажды взорвал я дикую пасеку. В скале она была. Медом на версту наносило. Медведи к ней тропы набили. Об каменные ульи себе все когти пообломали, языки в кровь излизали. Нарезал я пятнадцать пудиков сотового.
– Про первую Агафью расскажи.
– Могу и про первую рассказать, если про вторую рассказал.
Дитятин намотал на руку вожжи, уселся поудобней.
– Беспокойный я был человек, Иван Федорович. На одном месте больше году не живал. Могу сказать, по всей Сибири все золотые прииски обошел. За жену ходила со мной мамка приискательская Агафья – первая моя любовь. Надоел я ей, и стакнулась она с одним французским техником. В один прекрасный вечер иду я со своей милой под ручку, навеселе, расположение у меня ко всем нациям самое доброжелательное. Откуда ни возьмись – мусье Шатун, хвать мою Агафью за руку, задернул ее себе в квартиру – и дверь на крючок.
Дитятин неожиданно замолчал. Ему явно не хотелось говорить. Рассказ свой он скомкал.
– В рудничной кладовой украл я запальную шашку. Ночью положил ее Шатуну под окно, шнур зажег, сам – в казарму и будто сплю. Толк получился громадный. Все думали, что война, японцы стреляют. Дом треснул, пол расщепило, книги, которые на этажерке стояли, все очутились в стенных пазах. Француза с Агафьей так на кровати и вынесло в окно на улицу. Ей ничего не сделалось. Ему в личность натыкались порядочные щепки. Меня арестовали, но рабочие показали, что я никуда из казармы не отлучался. Ничем дело и кончилось. Ужасно нахальные были эти французы.
Дитятин дернул вожжи, помахал кнутом.
– Ничего мне, Иван Федорович, не надо. Одна у меня теперь мечта – заработать на коня, насушить сухарей и ездить по горам с ломиком да молоточком, служить нашему прекрасному Советскому Союзу – искать руды, открывать новые минералы.
Навстречу стали попадаться верховые бородатые рыбаки с длинными удилищами. Издали они казались казаками с пиками в руках. Рыбаки ловили рыбу прямо с седла и бросали ее в берестяные паевы, висевшие у них через плечо на расшитых опоясках. Лошади почуяли близость ночлега, прибавили шаг. Село, в котором надо было остановиться на ночь, стало на полпути между Белыми Ключами и Марьяновским рудником. Дитятин сказал Анне:
– Думаю заехать к Мелентию Аликандровичу Масленникову-старшему; середняк он, можно сказать, мощный, у него и корм коням будет, и нам яйца с молоком найдутся.
Безуглый спросил, почему у братьев Масленниковых одно имя. Дитятин ответил:
– Старик, который крестил младшего, был на высоком градусе, вот и напутал – и второго назвал Мелентием.
Лошади остановились у нового большого, пятистенного дома с резными наличниками. Ворота открыл сам хозяин. Он был с братом на одно лицо. У него только в бороде запуталось больше серебряных нитей. Хозяин поклонился.
– В горницу прошу, гости богоданные.
На столе зашипел ведерный, сверкающий медью самовар. К чаю не было подано ни хлеба, ни молока. Мелентий Аликандрович сучил обеими руками бороду и смотрел в пол.
– Извиняйте, граждане, угощать нечем. Люди вы грамотные, сами знаете, что в настоящее время крестьянин лишний хлеб сдает государству.
В дверях стояла хозяйка – худая, старообразная женщина с длинным, некрасивым лицом. Она кланялась гостям и причитала:
– Хлебушка и духу не осталось, все повыгребли. Коровушка молочка убавила. Курочки не кладутся.
Хозяйка горестно сложила руки на животе.
– Как и жить будем с малыми деточками…
Анна, пряча смех в опущенных глазах, сказала Дитятину:
– Илья Евдокимыч, тащи из ходка мою корзину с хлебом.
В дальнем конце улицы зазвенели бубенцы. Хозяин высунулся в окошко и сразу засиял, точно его с головы до ног облили лаком.
– Прошу вас, граждане, выйти вон. Недосуг мне с вами чаи распивать. Агличане ко мне едут.
Он заторопился к двери, жадно захлебнулся.
– Медку прошлый раз подал, ково там, чепурышечку с горстку, три рубля дали. Огурец соленый, какая в нем корысть, – рупь. За ночевку полета отвалят.
Три тройки въехали во двор. Мелентий Аликандрович метался от крыльца к лошадям, затаскивал в сени тяжелые чемоданы с пестрыми наклейками заграничных отелей. Глаза его источали масло, борода готова была мести землю под ногами гостей, спина выражала страстное стремление угодить, руки раболепно и алчно дрожали.
Среди англичан была жена главного представителя фирмы – высокая, рыжая миссис Фрайс. Мистер Фрайс, плотный блондин в клетчатых брюках, выскочил первым из экипажа. Он навел на жену кодак в тот момент, когда ее нога в черном шелковом чулке высунулась из-под юбки в поисках точки опоры.
Безуглый и Анна вышли из избы. Дитятин стал запрягать лошадей. Он посмотрел на Масленникова и пошутил:
– На экспорт середнячок старается.
Безуглый проворчал:
– Давайте заедем к какому-нибудь менее мощному середняку.
Хозяйка вымыла пол, расстелила чистые половичные дорожки. Англичане вошли в дом. Мистер Фрайс освежил воздух особой дезинфицирующей жидкостью. Англичан было пятеро, шестой, поляк, управляющий рудником, Станислав Казимирович Замбржицкий, состоял в британском подданстве. За столом мистер Фрайс возобновил разговор, начатый на пароходной пристани и прерванный в дороге. Говорил, собственно, он один. Остальные глотали яичницу с ветчиной и почтительно слушали.
