Бернард Корнуэлл - Несущий огонь (ЛП)
Он надеялся, что его казнит воин из личной стражи короля, испытанный боец, который быстро сделает эту работу. Действительно, на месте казни его ждал огромный, грубый и суровый детина по имени Вармунд, гигант, способный свалить быка одним ударом меча, такого ставят в центре стены из щитов, чтобы устрашить врага. Но пока Брайс исповедался, место Вармунда занял Эльфверд, сын короля, и Брайс дрогнул при виде юнца.
Он снова упал на колени.
— Мой принц, прошу, позволь мне умереть со свободными руками.
— Ты умрёшь так, как я захочу, — сказал Эльфверд высоким, ещё не сломавшимся голосом, — а я хочу, чтобы твои руки остались связанными.
— Освободи ему руки, — попросил я.
За казнью наблюдали не меньше двух сотен человек, и многие поддержали эту просьбу, негромко забормотав в знак согласия.
— Замолчи, — приказал мне Эльфверд.
Я направился к нему. Он был такой же пухлый, как и его мать, с вьющимися каштановыми волосами, румянцем на щеках, голубыми глазками, презрительным и недовольным выражением лица. Меч в руке казался слишком большим для него. Когда я приблизился, Эльфверд дёрнулся, но встретившись с моим взглядом, опустил оружие. Он храбрился, но я видел страх в его круглых глазах.
— Вармунд, — скомандовал он, — скажи лорду Утреду, чтобы не лез не в своё дело.
Вармунд неуклюже подошёл ко мне. Он и правда был гигантом, на целую голову выше меня, со злобным плоским лицом, заросшим тёмной щетиной, и мёртвыми, как камень, глазами. От правой брови всё лицо наискосок пересекал длинный шрам, а тонкогубый рот кривился в постоянной гримасе.
— Не мешай принцу Эльфверду исполнять свой долг, — проворчал он.
— Как только пленнику освободят руки, — сказал я.
— Заставь его убраться! — взвизгнул Эльфверд.
— Ты слышал... — начал Вармунд.
— Ты мне не служишь, — перебил я, — но я лорд, в отличие от тебя, так что ты обязан уважать меня и подчиняться. А если не окажешь мне должного почтения — придётся выпустить тебе кишки. Мне случалось убивать дурней и покрупнее, — я сомневался, что это правда, но Вармунду не повредит такое услышать, — но ни одного глупее. А теперь вы оба подождёте, пока я развяжу руки Брайса.
— Ты не можешь... — начал Вармунд, и я дал ему пощёчину. Со всей силы врезал ему по морде, и это так его удивило, что он просто застыл, как оглушённый телёнок.
— Не смей говорить, что мне делать, смерд, — рявкнул я. — Я велел тебе ждать, значит, будешь ждать.
Я оставил его и пошёл к Брайсу. И едва заметно кивнул Финану. Потом я встал позади Брайса, вытащил нож, которого у меня не должно было быть, и разрезал кожаные ремни. Оглянувшись, я увидел, как чуть шевельнулась алая завеса на входе в шатер короля.
— Благодарю тебя, господин, — сказал Брайс, потирая освобождённые от верёвки запястья, — воин должен встретить смерть со свободными руками.
— Чтобы он мог помолиться?
— Я не должен умирать как обычный вор, господин. Я воин.
— Да, — сказал я, — ты воин. Теперь я стоял лицом к нему и спиной к принцу Эльфверду и Вармунду, а Финан встал позади Брайса.
— Воин, сдержавший свою клятву, — добавил я.
Брайс оглядел глазеющую на нас толпу.
— Он не пришел, — он имел в виду Этельхельма.
— Он стыдится себя, — сказал я.
— Но он сделал так, чтобы я мог умереть здесь, а не на виселице. И он позаботится о моей жене и детях.
— Я прослежу за этим.
— Но он дозволяет мальчишке убить меня, — с отвращением сказал Брайс, — и этот молокосос меня разделает. Ему нравится причинять боль.
— Тебе тоже нравилось.
Он кивнул.
— Я раскаялся в своих грехах, господин.
Он смотрел поверх меня в безоблачное небо, и на миг в его глазах показались слезы.
— Ты думаешь, рай существует, господин?
— Я думаю, что храбрые воины после смерти отправляются пировать с товарищами в небесных чертогах Вальхаллы.
Брайс кивнул.
— Но чтобы попасть туда, воин должен умереть с оружием в руках.
— Поэтому ты хотел, чтобы руки были свободны?
Он не ответил, лишь взглянул на меня, и я увидел смущение на его лице. Его воспитывали как христианина, по крайней мере, я так думаю, но истории о старых богах, рассказанные шёпотом у ночных костров, страх перед потрошителями трупов, пожирающими мертвецов в Нифльхейме, мире мрака, остались в его памяти, несмотря на все проповеди священников.
Я всё ещё держал в руках нож. Теперь я повернул его и протянул Брайсу рукоять.
— Это не меч, — сказал я, — но все равно оружие. Держи его крепко.
Я плотно сжал пальцами руку Брайса, чтобы он не выронил нож или, если уж на то пошло, не воткнул его мне в живот.
Он и не пытался.
— Спасибо, господин, — сказал он.
И Финан нанёс удар. Он спрятал под туникой сакс, короткий меч, и, пока я говорил с Брайсом, вытащил его, а когда увидел, что Брайс крепко держит мой нож, ударил коротким клинком по шее. Брайс умер мгновенно, даже не успев понять, что случилось, и падая, всё ещё держал нож. Я продолжал сжимать его руку с клинком, и только убедившись, что Брайс мёртв, оторвал его пальцы от рукояти.
— Ты... — начал было визгливо возмущаться Эльфверд, но умолк, увидев, как Финан крутит сакс с окровавленным лезвием — клинок со свистом рассекал воздух, так что глазом не уследишь.
Так умер Брайс. Теперь он займёт своё место на скамье в зале Вальхаллы, такой же глупец, каким был при жизни. И там мы встретимся снова.
Я пошёл прочь, но осторожное прикосновение к локтю заставило меня быстро обернуться. На мгновение я подумал, что на меня напали Вармунд или Эльфверд, но оказалось, что это слуга. Он низко поклонился и сказал, что меня зовут в королевский шатер.
— Сейчас же, если тебе угодно, господин.
Угодно мне или нет — не имело значения, когда король призывает к себе, нельзя отказаться. И я последовал за слугой, прошёл за алый полог шатра. Внутри было прохладно, пахло скошенной травой. Там стояли столы, кресла, сундуки, широкая кровать, а на кровати сидела, глядя на нас, большеглазая темноволосая девушка. Король отпустил слугу и, не обращая внимания на девушку, подошёл к столу, заваленному кусками хлеба и сыра вперемешку с документами, книгами, перьями, чашами и парой серебряных кувшинов. Там же валялась изумрудная корона Уэссекса. Эдуард налил себе кубок вина и вопросительно взглянул на меня.
— Да, мой король?
Он налил ещё один и подал кубок мне, потом сел и указал мне на другое кресло, поменьше.
— Так значит, Брайс был язычником?
— Думаю, и язычником, и христианином.
