Бернард Корнуэлл - Несущий огонь (ЛП)
— Так значит, — теперь я обращался ко всем собравшимся, повернувшись спиной к разъяренному Вульфхеду, — Брунульф мертв?
— Это ты его убил, сволочь, — выкрикнул какой-то храбрец.
Я посмотрел на него.
— Раз считаешь меня сволочью, выйди сюда, король даст нам мечи, и ты докажешь свои слова.
Я подождал, но говоривший не сдвинулся с места, и тогда я просто кивнул сыну, который
отошел в сторону, и Брунульф шагнул вперед, через толпу. Ему приходилось расчищать путь локтями, поскольку со всех сторон напирали, но когда его узнали, люди разошлись, образовав проход.
— Так значит, — повторил я, — Брунульф мертв? Кто-нибудь видел его смерть? Кто-нибудь видел его тело?
Никто не ответил, хотя раздались оханье и шепоток, когда все поняли, кто приближается к помосту. Я протянул Брунульфу руку и помог забраться наверх.
— Господин, — повернулся я к Эдуарду, — могу я представить тебе Брунульфа?
Никто не проронил ни слова. Эдуард посмотрел сначала на Этельхельма, но тот внезапно нашел что-то интересное в потолочных балках, а потом на Брунульфа, вставшего перед ним на колено.
— Он что, воняет как труп, господин? — спросил я.
Лицо Эдуарда перекосилось — похоже, он пытался изобразить улыбку.
— Нет.
Я повернулся к толпе.
— Это не труп! Похоже, я его не убивал! Брунульф, ты умер?
— Нет, господин.
В амбаре стояла такая тишина, что можно было услышать кашель блохи.
— На тебе напали в Нортумбрии? — спросил я Брунульфа.
— Да, господин.
Эдуард жестом велел Брунульфу подняться, и я подозвал его ближе.
— Кто на тебя напал? — спросил я.
Он задумался на мгновение и ответил:
— Люди с эмблемой короля Сигтрюгра.
— Вот с такой? — поинтересовался я, указывая на флаг Сигтрюгра с красным топором, висящий над помостом.
— Да, господин.
В зале послышался возмущенный ропот, но те, кто желал услышать слова Брунульфа, тут же велели остальным заткнуться. Услышав, что на Брунульфа напали люди с его эмблемой, Сигтрюгр нахмурился, но не стал встревать. Этельхельм откашлялся, поерзал на стуле и снова уставился в потолок.
— И тебе удалось отбиться от этих людей? — спросил я.
— Это удалось тебе, господин.
— И сколько твоих воинов погибло?
— Ни одного, господин.
— Ни одного? — спросил я громче.
— Ни одного, господин.
— Ни один твой сакс не погиб?
— Да, господин.
— А был ли кто-то ранен?
Он покачал головой.
— Нет, господин.
— А сколько погибло воинов, что носили эмблему с красным топором?
— Четырнадцать, господин.
— А остальных ты захватил в плен?
— Это ты их захватил, господин.
Этельхельм воззрился на меня, потеряв дар речи и даже способность двигаться.
— И то были воины короля Сигтрюгра? — спросил я.
— Нет, господин.
— Тогда чьи же это были воины?
Брунульф снова помедлил и посмотрел прямо на Этельхельма.
— Лорда Этельхельма.
— Громче! — приказал я.
— Это были воины лорда Этельхельма, господин.
Поднялся гвалт. Одни, в основном в красных плащах с серебряным оленем Этельхельма, орали, что Брунульф врет, другие требовали тишины или чтобы Брунульфу дали рассказать поподробнее. Под шумок я подошел к креслу Этельхельма и наклонился к нему. Его внук, принц Эльфверд, навострил уши, но я говорил слишком тихо.
— У меня здесь Брайс и отец Херефрит. Оба боятся меня до безумия и не станут лгать, чтобы спасти твою дрянную шкуру. Ты меня понял?
Он едва заметно кивнул, но ничего не сказал. Толпа шумно требовала подробностей, но я не обращал на это внимания.
— А теперь, — так же шепотом продолжил я, — ты скажешь, что они ослушались тебя, а потом согласишься на всё, что я предложу. На всё. Мы договорились?
— Ублюдок, — пробормотал он.
— Мы договорились? — повторил я, и после недолгого молчания он слегка кивнул. Я потрепал его по щеке.
Итак, мы пришли к соглашению. Мы сговорились, что Брайс превысил полномочия и сам попытался развязать войну, что решение напасть на Брунульфа они с отцом Херефритом приняли вдвоём, вопреки строгому приказу олдермена Этельхельма. Этельхельм хотел лишь построить церковь во славу святого Эрпенвальда из Вуффингаса, и никогда, ни на минуту не думал, что это благочестивое дело приведет к насилию. Ещё мы договорились передать Брайса людям Эдуарда для свершения королевского правосудия, а отец Херефрит должен быть наказан церковным судом.
Мы решили, что существующий договор между Этельфлед и Сигтрюгром продлится до Дня всех святых будущего года. Я хотел получить три года, но Эдуард настаивал на более коротком сроке, а власти над ним, как над Этельхельмом, у меня не было, так что я принял это условие. День всех святых приходился на конец того сезона, когда можно воевать, слишком близко к зиме, и я решил, что это даёт Сигтрюгру почти два года мира.
И наконец, я настоял на том, что возьму заложников, чтобы обеспечить соблюдение договора врагами Нортумбрии. Это их не обрадовало. Кое-кто стал кричать, что если заложников отдадут Уэссекс или Мерсия, то и Нортумбрия должна сделать то же самое, но Этельхельм, взглянув на меня, поддержал это предложение. Нетрудно представить, какое страдание отражалось в тот момент на его лице.
— Нортумбрия не нарушала перемирия, — нехотя сказал он, — это сделали наши люди. Нарушитель должен платить.
— И кто же должен стать твоими заложниками? — вопросил король Эдуард.
— Мне нужен только один, мой король, — сказал я, — только один. Я хочу наследника твоего трона. — Я помедлил, увидев страх на лице Этельхельма. Он решил, что я говорю о его внуке Эльфверде, который тоже выглядел испуганным. Но тут я вытащил крючок из их похолодевших внутренностей. — Я хочу принца Этельстана.
Которого любил как сына.
И теперь больше года он будет моим.
И армия Сигтрюгра тоже.
Брайс умер в тот же день.
Он мне никогда не нравился. Тупой, жестокий мужлан, по крайней мере, он был таковым, пока в день казни его со связанными руками не привели к шатру Эдуарда. Тут он меня поразил.
Он не сделал попытки обвинить Этельхельма, хотя его казнили за исполнение приказа. Он мог бы рассказать правду, но предпочел до конца сдержать клятву, принесенную олдермену.
Встав на колени перед священником, он исповедался, получил отпущение и соборовался. Он не возмущался и не рыдал. Когда священник закончил, Брайс встал, повернулся к королевскому шатру и лишь тогда дрогнул.
