Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
Николь замолчала в надежде заметить какое-нибудь движение Андре или румянец — та оставалась спокойной, а лицо, зеркало души, было безмятежным.
— Я спустилась… — повторила Николь.
— И что же? — спросила Андре.
— Мадемуазель не было у клавесина.
Андре подняла голову: в ее прекрасных глазах можно было прочесть удивление — и только!
— Как странно! — воскликнула она.
— Однако это было именно так.
— Ты говоришь, меня не было в гостиной, но я никуда не выходила.
— Надеюсь, мадемуазель меня простит! — отвечала Николь.
— Так где же я была?
— Мадемуазель это должно быть известно лучше меня, — пожав плечами, отвечала Николь.
— Думаю, что ты ошибаешься, Николь, — как можно мягче возразила Андре. — Я не сходила с места. Мне только кажется, что было холодно, потом я почувствовала тяжесть, и мне стало трудно передвигаться.
— О! — насмешливо воскликнула Николь. — В тот момент, когда я увидела мадемуазель, она шла довольно скоро!
— Ты меня видела?
— Да.
— Только что ты сказала, что меня не было в гостинои.
— Я и не говорю, что видела вас в гостиной.
— Так где же?
— В передней, у лестницы.
— Это была я? — изумилась Андре.
— Мадемуазель собственной персоной, я неплохо знаю мадемуазель, — проговорила Николь, добродушно посмеиваясь.
— Тем не менее я уверена, что не выходила из гостиной, — Андре простодушно надеялась найти ответ в своей памяти.
— А я не сомневаюсь, что видела мадемуазель в передней. Я тогда подумала, — прибавила она и удвоила внимание, — что госпожа возвращается из сада с прогулки. Вчера вечером после грозы была такая чудесная погода! Приятно прогуляться ночью: свежий воздух, аромат цветов, — не так ли, мадемуазель?
— Ты прекрасно знаешь, что я боюсь выходить по ночам, — с улыбкой возразила Андре, — я слишком боязлива!
— Можно гулять не одной, — подхватила Николь, — тогда и бояться нечего.
— С кем же прикажешь мне гулять? — спросила Андре, не подозревая, что служанка задавала все эти вопросы неспроста.
Николь решила не продолжать дознания. Хладнокровие Андре казалось ей верхом лицемерия и обескураживало ее.
Она сочла за благо перевести разговор на другую тему.
— Мадемуазель говорит, что плохо себя чувствует? — спросила она.
— Да, мне очень плохо, — отвечала Андре. — Я совершенно разбита, я чувствую себя очень уставшей без всякой на то причины. Вчера вечером я не делала ничего особенного. Уж не заболеваю ли я?
— Может, мадемуазель чем-нибудь огорчена? — продолжала Николь.
— И что же? — воскликнула Андре.
— А то, что огорчения производят нередко такое же действие, что и усталость. Уж я-то знаю!
— Так ты чем-то опечалена, Николь?
Слова эти прозвучали с такой небрежностью, что Николь не сдержалась.
— Да, мадемуазель, у меня неприятности, — опустив глаза, проговорила она.
Андре лениво поднялась с постели, собираясь переодеться.
— Расскажи! — приказала она.
— Я как раз шла к мадемуазель, чтобы сказать…
Она замолчала.
— Чтобы сказать что? Боже, какой у тебя растерянный вид, Николь!
— Я растеряна, а мадемуазель утомлена; должно быть, мы обе страдаем.
Это «мы» не понравилось Андре; она нахмурила брови и проронила:
— А!
Николь не было дела до восклицаний, хотя интонация Андре должна была бы навести ее на размышления.
— Раз мадемуазель настаивает, я позволю себе начать, — продолжала она.
— Ну-ну, послушаем, — отвечала Андре.
— Я хочу выйти замуж, госпожа, — заявила Николь.
— Да? — удивилась Андре. — Не рано ли тебе об этом думать, ведь тебе еще нет семнадцати.
— Мадемуазель тоже только шестнадцать лет.
— И что же?
— А то, что, хотя мадемуазель только шестнадцать, разве она не подумывает о браке?
— С чего вы взяли? — сухо спросила Андре.
Николь раскрыла рот, чтобы сказать дерзость, но она хорошо знала Андре, она понимала, что едва начатому объяснению немедленно будет положен конец, поэтому спохватилась.
— Да нет, откуда мне знать, о чем думает мадемуазель, я простая крестьянка и живу так, как того требует природа.
— Как странно ты изъясняешься!
— Странно? Разве не естественно любить кого-нибудь и отдаваться любимому?
— Пожалуй. Так что же?
— Ну вот, я люблю одного человека.
— А этот человек тебя любит?
— Надеюсь, мадемуазель.
Николь поняла, что сомнение прозвучало слишком вяло, необходимо было отвечать уверенно.
— Я в этом убеждена, — поправилась она.
— Прекрасно! Вы не теряете времени даром в Таверне, как я вижу!
— Надо же подумать о будущем. Вы барышня и можете получить наследство от какого-нибудь богатого родственника. А я сирота и могу надеяться только на то, что сама кого-нибудь найду.
Все это казалось Андре естественным, и она мало-помалу забыла о том, что вначале сочла эти разговоры неприличными. Кроме того, врожденная доброта взяла вверх.
— Так за кого же ты собираешься замуж? — спросила она.
— Госпожа знает его, — отвечала Николь, не сводя прекрасных глаз с Андре.
— Я его знаю?
— Отлично знаете.
— Кто же это? Ну не томи меня!
— Боюсь, что мой выбор будет неприятен мадемуазель.
— Неприятен?
— Да!
— Так ты сама находишь его неподходящим?
— Я этого не сказала.
— Тогда смело говори, — ведь господа обязаны интересоваться судьбой тех, кто хорошо им служит, а я тобой довольна.
— Мадемуазель очень добра.
— Ну так говори скорее и застегни мне корсет.
Николь собралась с силами.
— Это… Жильбер, — проговорила она, проницательно глядя на Андре.
К великому удивлению Николь, Андре и бровью не повела.
— Жильбер! А, малыш Жильбер, сын моей кормилицы?
— Он самый, мадемуазель.
— Как? Ты собираешься выйти за этого мальчика?
— Да, мадемуазель, за него.
— А он тебя любит?
Николь подумала, что настала решительная минута.
— Да он сто раз мне это говорил! — отвечала она.
— Ну так выходи за него, — спокойно посоветовала Андре. — Не вижу к тому никаких препятствий. Ты осталась без родителей, он сирота. Вы оба вольны решать свою судьбу.
— Конечно, — пролепетала Николь, ошеломленная тем, что все произошло не так, как она ожидала. — Как! Мадемуазель позволяет?..
— Ну, разумеется. Правда, вы оба еще очень молоды.
— Значит, мы будем вместе больше времени.
