Карл Май - В балканских ущельях
Я подобрался к ним как можно ближе. Мое появление оказалось для них полной неожиданностью. Они приветствовали меня тихими возгласами.
— Кто-нибудь выходил? — спросил я.
— Нет, — ответил Оско.
— Вы стреляли?
— Пять раз.
— А те, внутри?
— Три раза, но наружу не высовывались. Что намтеперь делать?
— Оставайтесь здесь, пока я не осмотрю хижину.
— Что? Ты пойдешь туда?
— Да.
— Они же тебя убьют!
— Я подберусь незаметно. К тому же со мной Халеф. Пока мы там будем, подойдите поближе к дому, а дальше видно будет. Где ваши лошади?
— Привязаны в лесу.
— Подводите их поближе.
Я вернулся к Халефу и поделился с ним своим планом. Он согласился с моими доводами. Потом склонился ко мне и прошептал:
— Видишь те стволы, что торчат из окна, сиди?
— Конечно, вижу!
— Думаю, им недолго так торчать. Мы подберемся и неожиданно выдернем ружья из окна.
— Давай.
— А что мне делать? — спросил Сахаф.
— Пока мы будем у дома, отведи наших лошадей на другое место, привяжи их и возвращайся к нам.
Он забрал у нас поводья, а мы по большой дуге поползли к задней стене дома. Добрались туда без приключений и замерли, прислушиваясь.
— Давай, сиди, — шепнул Халеф.
— Только осторожно. Как заполучим ружья, спрячемся за углами хижины и сможем контролировать обстановку: всадим пулю в каждого, кто высунется из дома. Пошли!
Я завернул за угол. Оба ствола высовывались из окна примерно на восемь-девять дюймов. Я согнулся и пролез под окном. Халеф проделал то же самое. Бросок. Прыжок в сторону. Мы снова у своих углов, и в руках у нас два старинных турецких ружья.
Внутри какое-то время было тихо. Наверное, пленники от неожиданности потеряли дар речи. Только Оско и Омар крикнули со своей опушки:
— Браво! Браво!
Наконец в хижине проснулись. Послышались проклятия, крики страха. Мы молчали.
— Давай, двигайся к другому углу, — шепнул я Халефу, — тогда дверь окажется между нами.
Теперь я стал прислушиваться, что происходит внутри. Мне удалось различить фразу: «Прячется под окном». Ага, теперь я знал, что мне делать. Лишь на долю секунды половина моей головы появилась в окне. Все верно. Двойной ствол пистолета я увидел прямо перед своим носом. Они решили простреливать все пространство под окном. Ружье здесь оказалось бы бесполезным. Я взял свою винтовку за ствол и замахнулся.
Сначала я увидел ствол пистолета, потом замок и наконец саму руку, державшую оружие. Его владелец был явно наивным или легкомысленным человеком. Я спокойно мог раздробить ему руку пулей. Хрясь! Вместо этого я ударил его прикладом, причем несильно, но попал точно, и доказательством тому были вопли и грязные ругательства. Рука исчезла, а пистолет упал на землю под окно.
Халеф наблюдал за происходящим из своего угла и громко комментировал:
— Очень удачно, эфенди. Этот дурак теперь будет вечно держать свою клешню в кармане. Теперь у нас три ружья.
— Эй, медвежатник! — крикнул кто-то из дома.
Халефа узнали по голосу.
— Да, это я, — с достоинством ответил он. — Медведей здесь нет, и я решил поохотиться на вонючего ежа.
Наступила тишина. Там, внутри, совещались. Потом кто-то спросил:
— А ты один?
— Нет.
— А кто еще с тобой?
— Эфенди, которого вы поймали, и еще трое других. Как раз в этот момент мы заметили, что подходят
Оско с Омаром. Да и Сахаф привязывал тут же рядом трех коней. Так что Халеф не покривил душой.
— А где измиланец?
— Мертв.
— Врешь!
— Еще раз так скажешь — и я брошу огонька на вашу крышу. Чтоб вы там все сгорели. С такими мерзавцами, как вы, только так и следует поступать.
— А как он погиб?
— Сломал шею.
— Где?
— Он хотел перепрыгнуть на украденном вороном через ручей близ Кабача, но не допрыгнул.
— А где лошадь?
— Там, где и надо, — снова у нас.
— Если это правда, пусть эфенди подаст голос.
— Могу доставить вам это удовольствие, — вступил я в разговор.
— Аллах! Это он!
По испуганному жирному голосу я тут же признал пекаря.
— Да, это я и собираюсь вас спросить, не намерены ли вы сдаваться.
— Пошел к дьяволу.
— Этого-то удовольствия я вам как раз не доставлю. А сделаю кое-что такое, что вам придется не по душе.
— Что же?
— Вы собирались убить меня, но теперь вы в моих руках. Я не мусульманин, а христианин и не хочу мстить вам. Пришлите бояджи Бошака, он будет парламентером. Я сообщу ему, на каких условиях отказываюсь от мести. Если же вы откажетесь повиноваться, я пошлю одного из своих людей к судье в Енибашлы. Он арестует вас. Можете себе представить, что будет потом.
В доме снова зашептались.
— Выходим! — услышал я чей-то голос.
— О Аллах, он же меня убьет! — заныл толстяк.
— Подумайте о коврах, которые вы спрятали! — напомнил я им. — Вы их тоже потеряете, если не сделаете то, что я предлагаю.
— А что ты сделаешь с бояджи? — спросил один.
— Я только сообщу ему, на каких условиях я вас освобожу.
— И ты ему ничего не сделаешь?
— Пальцем не трону.
— И он сможет вернуться к нам после разговора?
— Да.
— И ты защитишь нас перед лицом Аллаха?
— Я же сказал, что я христианин и не клянусь никакими пророками.
— А как звать твоего Аллаха?
— Господь Бог.
— Тогда поклянись своим Богом.
— Я этого делать не буду. Наш отец Иисус запретил клятвы. Мы, христиане, говорим «да» или «нет» и дорожим словом.
— И ты нас не обманешь?
— Нет.
— Тогда дай слово.
— Даю и обещаю следующее: если вы выдадите мне бояджи и будете вести себя спокойно, пока я с ним не переговорю, ни один волос не упадет с вашей головы и он целым и невредимым вернется обратно.
— А если ты с ним не договоришься?
— Тогда он скажет вам, что я решил. Но если вы будете вести себя тихо, то услышите каждое слово нашего разговора. Вы убедитесь, что я весьма снисходителен к своим противникам и, думаю, с удовольствием сделаете то, что я прикажу.
— Ты-то свое слово сдержишь, а спутники?
— Обещаю, что они тоже не нарушат его.
— Тогда он сейчас выйдет.
Похоже, толстяк не собирался следовать этому приказанию. Там внутри опять о чем-то зашушукались. Тем временем я поставил Оско и Омара к тем углам, где до того стояли мы с Халефом. Они получили приказ при малейшем проявлении враждебности пускать в ход свое оружие.
— Да проклянет вас Аллах! — услышал я голос красильщика. — Я должен из-за вас жертвовать собой! Вот убьют меня — будете заботиться о моих жене и ребенке!
Это прозвучало так комично, что я едва не расхохотался.
