Павел Комарницкий - Последний наказ
— У татар тоже, поди, детишки имеются — что нам с того?! — не выдержал витязь. Задело за больное.
— Верни им животину, Вышатич — негромко, но твёрдо попросила молодая женщина.
Ратибор внимательно посмотрел на неё. Не отлежалась толком, ветром шатает…
— Не можно тебе ехать верхом, госпожа моя. Занедужишь опять, что делать будем?
— Верхом поедем. Верни лошадь. Я сказала.
Да, голос слабый. Но вот глаза…
— Как скажешь, госпожа моя — неожиданно для себя сдался Ратибор.
— Спасибо тебе, Ратибор Вышатич…
— Да разве тебе меня благодарить, Лада моя?
Огонь в печи опять угасал, и тьма, колыхаясь, обступала двоих. Они лежали, тесно прижавшись друг к другу.
— Ну вот и всё… — молодая княгиня чуть улыбнулась.
Витязь понял. Помолчал. Надо правильно сказать. Сейчас надо очень правильно сказать. Витязь вдруг остро позавидовал учёному человеку Кириллу Синице — небось у того бы нужные слова сами с языка слетели, и не задумался.
— Нет, госпожа моя. Я князю слово дал, что буде даже мёртвый, а доставлю тебя в Новагород живой и невредимой.
— Нет, Вышатич — снова чуть улыбнулась княгиня — кабы дальше жить мне, не решилась бы я…
"На блуд сей" — докончил Ратибор про себя. Как саднит сердце… Вдова — горькое слово.
— Не торопись умереть, госпожа моя… Лада — витязь смотрел ей в глаза, но огонь уже совсем угас, и вместо глаз он видел теперь лишь огромные тени. — Это врагам надобно, чтобы не было русского духа на Руси. А нам, русским людям, надобно жить наперекор им. Наперекор всему. В тебе плоть его. Жива и жить будет.
— А ежели меня, как Агафью Владимирскую?…
— Нет! Не будет того — неколебимо ответил Ратибор, и голос не дрогнул.
Она чуть приподнялась.
— Так мыслишь?
— Не мыслю — уверен.
Они чуть заметно улыбнулась. Витязь тоже чуть улыбнулся.
— Вставай, госпожа моя. На одном коне быстро не поскачешь, так что надобно нам выходить уже.
…
— … Держится пока Торжок, уж две седмицы, почитай, держится. Да только ежели не поможет Господин Великий Новгород своему граду подданному, то недолго уже продлится осада.
Купец нервничал, то и дело поправляя шапку, без нужды дёргая вожжи. Ратибор ехал рядом, поглядывая на сидящую в розвальнях княгиню. Хорошо, что попался им обоз. Серко бы совсем выдохся.
После выхода на Селигерский торный путь ночное передвижение потеряло всякий смысл. К Новгороду спешно уходили санные обозы, встречных же не было вовсе. Все понимали: Торжок — последняя преграда на пути татарских орд к Новгороду. Если он падёт… Нет, не так. Теперь уже нет сомнений — как только он падёт…
Снег уже не скрипел под полозьями, а влажно шуршал, то и дело выбрасывая снежно-водянистые брызги. Надо же, весна… Неужели прожили эту страшную зиму?
Обоз растянулся, и купец притормозил. Спрыгнул, бегло проверил сбрую. Витязь тоже спешился, размять ноги. Обвёл глазами округу. На взгорке, неподалёку от дороги торчал здоровенный, потемневший от непогоды крест.
— Что сие за знак?
— Это-то? — купец вновь запрыгнул в сани — Игнач крест это, такое прозванье. Н-но, снулая! — дёрнул вожжи, и розвальни покатили, забрызгали талой жижей.
Ратибор не стал более спрашивать — что да зачем. Крест и крест. Игнач так Игнач. Мало ли крестов на Руси ныне?
Вялая, сумрачная мысль ещё не покинула отяжелевшую, будто с похмелья, голову, а опытный глаз витязя уже уловил движение. Ратибор всмотрелся. Так и есть — пара коней скачет, а всадник только один.
Гулко ухнуло сердце. Вестник. И Ратибор уже знал, угадал, какая это весть.
— Э-эй, люди русские! — всадник притормозил коней, тяжко поводивших боками, Слез, поправил подпругу, сам тяжело дыша — Всё. Нету больше города Торжка.
Обозники обступили вестника, молча и страшно.
— Позавчера пал Торжок. Никого не пощадили поганые, сделали на месте славного града пусто.
Всадник отдышался, оглаживал коней.
— И хуже того весть. Татары бают, будто разбили они рать великого князя Георгия Владимирского, укрытую в чащобе до поры. На Сити-реке дело было, сеча лютая и долгая. Все полегли, и князь Георгий тож. Так что некому ударить поганым в спину. Некому защитить землю русскую.
Всадник вновь вскочил на коня, на запасного.
— Спасайтесь, люди! Торопитесь! Батыга идёт на Новагород серегерским путём. Уже идёт!
Он пришпорил коня, и помчался, разбрызгивая талый снег. Столбняк, напавший на людей при недобром известии, разом слетел, все задвигались, обоз торопился начать движение.
— Господи… — услышал он позади себя. Обернулся. Княгиня, оказывается, тоже слезла с розвальней и сейчас стояла, чуть покачиваясь — Господи, услышь…
Она вдруг встала на колени перед тёмным крестом, врытым в землю.
— Эй, господа хорошие! Поторопиться бы нам надоть… — купец-повозник, который их подвозил (за изрядную плату, кстати), снова притормозил.
— Куда торопитесь, люди?! — вдруг возвысила дрожащий голос княгиня — Куда торопитесь все, вопрошаю я вас?! От смерти бежите? Не убежите! Молитесь! Молитесь, люди, ну как непонятно вам сие! Вот прямо тут молитесь, сейчас! Ибо нету боле силы русской, и никто не отвратит смерть вашу, кроме Господа самого!
Обоз встал целиком, и люди молчали. Только тоненько плакал где-то младенец.
— Молитесь же, люди, говорю я вам! — голос окреп, обрёл уже забытую звонкость — На что ещё вы надеетесь?! На стены новагородские? Не удержат этого ворога лютого никакие стены! Токмо вера ваша, токмо чудо и может ещё уберечь град сей от неминучей гибели. Молитесь сейчас, ну!!!
Безумные, огромные глаза смотрят в душу, с тонкого, прозрачного после болезни лица с запекшимися потресканными губами. Что-то вдруг кольнуло витязя, и он тоже встал на колени перед крестом. Медленно перекрестился сам. Господи, опять я тебя беспокою. Да, я знаю, что так нельзя. Но не для себя. Сделай так, чтобы не достигли поганые Новгорода. Услышь, господи!..
И уже спиной почувствовал, как рядом бухнулся в волглый снег их купец-повозник. Ещё, ещё! Люди сходили с саней и неловко, в своих меховых одеяниях и овчинных тулупах, а кто и просто в дерюжных армяках, один за другим опускались на колени. И вот уже весь длинный обоз сгрудился вокруг чёрного, громадного креста.
