Обманувшая смерть - Ковалев Анатолий Евгеньевич

Илларион, с помощью старшего лакея сервировавший на столике в углу легкую закуску, исчез на несколько минут, а вернувшись, почтительно, с выжидающим видом остановился за плечом у виконтессы. Когда та обратила на него внимание, дворецкий прошептал ей несколько слов, заставивших Елену удивленно поднять брови.

– Очень просят! – повторил Илларион громким шепотом и отошел к дверям, ожидая.

– Я покину вас ненадолго, господа, – сказала Елена своим собеседникам. – Меня кто-то спрашивает, но кто именно, слуга не удосужился узнать. Кажется, принесли письмо… Я вернусь через минуту!

Выйдя из гостиной, Елена молча пошла вслед за Илларионом. Когда они оказались на крыльце особняка, женщина с наслаждением вдохнула холодный вечерний воздух. Только теперь она поняла, как душно было в голубой бархатной гостиной.

– Где же твой посыльный? – спросила она дворецкого.

Елена немедленно узнала Иллариона, стоило ей увидеть бывшего разбойника, когда-то служившего у князя и пытавшегося убить ее по приказу Ильи Романовича. Но она держалась так, будто видит его впервые. Он платил ей той же монетой.

– Это женщина, горничная, – смиренно отвечал Илларион, избегая встречаться взглядом с виконтессой. – Она боялась, что князь ее увидит… Ждет в саду, я велел ей идти в беседку, чтобы под ногами не путалась… Илья Романович запрещает пускать во двор чужих… Я могу потерять место…

Он говорил все, что только приходило в голову, с единственной целью – направить виконтессу в беседку, куда незадолго перед тем проскользнула Зинаида.

Ее появление прошло незамеченным: по случаю приема ворота во двор были распахнуты, у крыльца стоял экипаж Шуваловых. Кучер и лакей напропалую зубоскалили с горничными Белозерских, а те, польщенные вниманием новых кавалеров, хихикали и прикрывали лица передниками, что должно было изображать добродетельное негодование, которого девушки не испытывали и в помине. В ворота заглядывали случайные прохожие. Ни с того ни с сего примчался мальчишка от бакалейщика со счетом.

Илларион, то и дело выглядывавший во двор в ожидании Зинаиды, грубо выпроводил его. В этот самый миг он заметил в углу двора, у библиотечного флигеля, черную тень. Приблизившись, Илларион узнал сводню, тихонько кашлянул и повел ее в обход дома в сад. Там молча указал на беседку, видневшуюся в глубине, на берегу реки. Сводня, не издав ни звука, склонила голову, скользнула, по-змеиному шевельнув бедрами… Ее черное платье слилось с темнотой.

Сердце бывшего разбойника колотилось часто-часто, как маятник неисправных часов. Он подсчитывал минуты, составляя план. Вот виконтесса идет в сад… Говорит в беседке с Зинаидой… Та обещала не устраивать скандала, но кто ее знает… Если поднимется шум, сбегутся люди… Хватятся его, не найдут Изольды, и что же тогда? Будет ли у них хотя бы час, чтобы успеть сесть в дорожную карету, места в которой были им загодя куплены? Открыть секретер и забрать бумаги – минутное дело! Ключ уже лежал в нагрудном кармане жилета и при всей своей крошечности казался Иллариону отлитым из чугуна, причем отлитым только что, еще не остывшим. Ключ жег ему грудь.

Изольда отдала его всего полчаса назад, когда он вышел из гостиной за шампанским. Экономка ждала любовника в подвале, возле «холодной» кладовой, у двери в ледник, где на последних остатках прошлогоднего снега остужались бутылки. Когда она молча, глядя ему в лицо пустым взглядом, протянула ключик, Илларион взял его не сразу. Ему, никогда не пасовавшему перед любым преступлением, стало отчего-то страшно. Быть может, виной тому были глаза любовницы. Они сделались серыми, тусклыми и холодными, как спекшийся на дне ледника снег.

– Она ждет в беседке, – повторил Илларион, с тревогой видя, что виконтесса не двигается с места. – Вы помните, верно, эту беседку, на берегу…

Дворецкий осекся, спохватившись, что коснулся опасной темы – прошлого. Но виконтесса, стоявшая к нему вполоборота и глядевшая в сторону парка, словно ничего не заметила.

– От кого письмо? Кто ее послал?

Елена вдыхала давно забытый аромат осеннего сада – горько-сладкий, тревожный и печальный, запах зрелых плодов и умирающих листьев, засыпающей земли и холодной воды. Илларион, Илья Романович, Евгений и Савельев, все общество, оставшееся в гостиной, включая Татьяну и Майтрейи, – все неожиданно сделалось ей безразличным. Она с изумлением осознала, что по-настоящему ей дорог только этот сад, спускающийся к Яузе, шелест последней листвы, уцелевшей на деревьях, глухой стук яблок о мягкую землю. Словно часть ее самой, прежней, та часть, без которой она не могла быть по-настоящему спокойной и счастливой, осталась ждать ее возвращения в этом саду, в тот день, когда запылал подожженный особняк Мещерских и ей пришлось спасаться бегством. Она бежала через сад к Яузе, к беседке, возле которой была спрятана лодка… И в то же время навсегда осталась здесь.

– Так от кого письмо? – опомнившись, Елена повернулась к Иллариону.

– Горничная мне не сказала… – смешался тот. – Только обмолвилась, что вы этого письма давно ждете… Там что-то очень важное!

Приманка была самая простая, и если бы она сорвалась, сорвалось бы все. Илларион, имевший на своей совести не одну жертву, знал, что бдительность человека легче всего усыпить, нагнав туману и пообещав раскрыть некую тайну.

На этот раз он тоже попал в цель. Виконтесса содрогнулась всем телом, ее словно обдало ледяным вихрем. Перед ней вновь явилось лицо Алларзона, послышался его шепот: «Я почти уверен, вашу новорожденную дочь купил князь Головин!» «Письмо, должно быть, от кого-то, с кем имел дело Алларзон! Я не все знала, он никогда не посвящал меня во все детали расследования… И человек, пославший письмо, боится, что о нем узнает князь!»

Ни слова больше не говоря, Елена спустилась с крыльца и, слегка подобрав подол траурного платья, быстро направилась в сторону сада. Спустя минуту ее фигура затерялась в темноте среди деревьев.

Теперь счет пошел на секунды. Илларион метнулся в дом. Он даже не заглянул в гостиную, где в нем могла быть нужда, решив, что в случае необходимости со всем справится старший лакей. Тот, в сущности, был вовсе не рад тому, что над ним появилось некое начальство, и ждал случая выслужиться. «А выговор мне больше не страшен! – твердил про себя Илларион, охваченный знакомой лихорадкой, предвестницей преступления. – Теперь я сам себе господин!»

Пробегая мимо комнаты экономки, он несколько раз с силой стукнул в дверь. Женщина тотчас отворила. Она была белее снега и казалась вялой, словно сонной. Илларион грубо сжал ее плечи и встряхнул любовницу как тряпичную куклу:

– Готовься, через пять минут должна стоять за воротами. Вещей не бери, слышишь? Не вздумай, попадемся! Стой там и жди меня.

Изольда молча проводила Иллариона взглядом, когда тот понесся дальше по коридору, и вновь скрылась в своей комнате.

Коридоры второго этажа были пусты – все слуги по случаю приема толклись во дворе, в кухне или неподалеку от гостиной. Те, кто не был занят, попросту сплетничали и бездельничали, наслаждаясь неожиданным развлечением. В последние годы гости у князя бывали очень редко. Илларион по пути к кабинету Ильи Романовича не встретил никого. Остановившись у двери, он нажал бронзовую ручку в виде римского ликторского пучка – после войны, когда восстанавливался сгоревший особняк Мещерских, это был последний крик патриотической моды. Дверь мягко отворилась. Петли Илларион сам смазал накануне вечером.

Вынув горевшую свечу из канделябра в коридоре и пройдя в кабинет, Илларион зажег все свечи на каминной полке. Кабинет мало-помалу наполнился золотистым неярким светом. Подойдя к секретеру, Калошин достал из нагрудного кармана ключ и, с трудом удерживая его пляшущими от волнения пальцами, вложил в крохотную замочную скважину. Повернул… Раздалось легкое музыкальное пощелкивание. После нажима крышка секретера медленно (Иллариону эти секунды показались вечностью) поднялась. Дворецкий принялся разбирать ценные бумаги и ассигнации, связанные бечевкой в аккуратные стопки. Иногда ему попадались погашенные старые векселя, или купчие на горные участки, или ревизские сказки… Эти бумаги он отшвыривал, а ценные запихивал во внутренние карманы ливреи. Пламя свечи, установленной на откинутой крышке секретера, плясало, отбрасывая на лицо дворецкого дрожащие тени. Казалось, Илларион гримасничает. На руки ему то и дело падали капли горячего воска. Каждый раз он вздрагивал, так были напряжены его нервы. Наконец, ящик наполовину опустел. Илларион не в состоянии был сказать, какую сумму украл и достаточна ли она для безбедной жизни, о которой он мечтал. Разбойник твердо решил не медля уходить. «Изольда уже ждет!»