Тайна Моря - Стокер Брэм

— Как уклончиво сказано! — воскликнул я. — Правильно ли я понимаю, что ты, хоть и любила меня самую капельку — когда я уже показал, что люблю тебя всей душой, — все равно предпочла водить меня за нос, чтобы мое незнание внешних обстоятельств сдобрило твое удовольствие от моей преданности?

— Тебя послушать — ты как книга с позолоченным обрезом! — сказала она с довольной улыбкой. — А теперь ты наверняка хочешь знать больше о моем окружении, нашем положении и дальнейших планах.

Она словно окатила меня ушатом холодной воды. В приливе счастья я на время позабыл о тревогах за ее сохранность. Мигом нахлынули вопросы, не дававшие мне покоя последние полтора дня. Она заметила эту перемену и поэтически выразила свою тревогу в живописном образе:

— Арчи, что тебя тревожит? Твое лицо стало как пшеничное поле под набежавшей тучей!

— Я волнуюсь за тебя, — ответил я. — От совершенного счастья, что ты мне подарила, я совсем забыл о том, что меня тяготит.

С бесконечной мягкостью — и той нежной лаской, в которой проявляет себя сочувствующая любовь, — она положила свою ладонь на мою и сказала:

— Ответь же, что тебя тревожит. Теперь я имею право знать, правда?

Прежде ответа я поднял руку Марджори и поцеловал; не выпуская ее, я продолжил:

— Вместе с тем, как узнать о тебе, я узнал и кое-что еще, что не дает мне покоя. Ты поможешь развеять тревоги?

— Я сделаю все, что ты пожелаешь. Теперь я вся твоя!

— Спасибо, любимая, спасибо! — Вот и все, что я мог ответить: меня ошеломила ее нежная самоотверженность. — Но я объяснюсь позже; а сейчас расскажи о себе, ведь этого я жду больше всего.

И она заговорила:

— Мы — миссис Джек и я — живем в старом замке в нескольких милях отсюда. Начать с того, что миссис Джек — моя старая няня. Ее муж работал у моего отца в дни освоения Запада. Когда папа заработал себе состояние, он позаботился и о Джеке — звали его Джек Демпси, но мы всегда называли его просто Джек, поэтому его супруга была миссис Джек — и только так я теперь ее и зову. Когда скончалась моя мать, обо мне заботилась миссис Джек, потерявшая мужа незадолго до этого. Затем, когда умер и отец, она взяла на себя все, и с тех пор была мне как мать. Полагаю, ты заметил, что она так и не избавилась от почтительности, привычной ей в пору бедности. Но миссис Джек богатая женщина; если бы кое-кто из моих ухажеров представлял, сколько у нее денег, они бы не оставили ее в покое. Думаю, она перепугалась от того, как со мной стали носиться, и втайне заподозрила, что станет следующей жертвой. Без этого вряд ли бы удалось втянуть ее в безумный план сбежать под вымышленными именами, даже при всей ее любви ко мне. В Лондоне мы встретились кое с кем в банке «Морган»; и джентльмен, ведущий наши дела, дал слово, что будет хранить молчание. Это славный пожилой человек, и я рассказала ему о нашем положении достаточно, чтобы он увидел достойную причину скрыться из виду. Я решила, что Шотландия — подходящее место, чтобы пропасть на время, и земельные агенты подобрали для нас дом, где нас не стали бы искать. Предлагали много, но наконец рассказали о поместье между Эллоном и Питерхедом, в стороне от дороги. Мы нашли его в низине среди множества холмов, где и не заподозришь дом, особенно в таком густом лесу. На деле это старинный замок, возведенный два-три века назад. Его владельцы — по фамилии Барнард, как рассказал нам агент, — давно уехали и много лет пытались сдать дом, но никто им не интересовался. Похоже, о хозяевах агенту известно немногое — он общался только с их поверенным, — но, по его словам, они еще могут приехать и попросить показать им дом. Это любопытное старинное местечко, хоть и ужасно мрачное. Тут тебе и кованые ворота-решетки, и большие дубовые двери, обитые сталью, что грохочут, словно гром, когда их закрываешь. Тут тебе и сводчатые потолки, и окна в толщах стен — такие, что на их подоконниках можно сидеть, но снаружи видны только щелочки. О! Просто-таки чудная старина, иначе не скажешь. Обязательно приезжай! Я тебе все покажу, вернее, все, что могу, поскольку часть комнат заперта.

— Но когда? — спросил я.

— Что ж, я как раз думала, — ответила она, — как было бы замечательно, если бы ты прокатился со мной на велосипеде сегодня же.

— Готов в любой момент! Кстати говоря, как он называется?

— Замок Кром. По названию маленькой деревушки, хоть до нее оттуда и пара миль.

Перед ответом я недолго пораздумал. Затем, решившись, заявил:

— До поездки мне бы хотелось потолковать о том, что, хоть может показаться тебе незначительным, меня изрядно тревожит. Но позволь сперва просить, чтобы ты не выпытывала у меня имя моего осведомителя или что угодно, кроме того, что я сам сочту нужным рассказать.

Посерьезнев, она сказала:

— Ты меня пугаешь! Но, Арчи, дорогой, я тебе верю. Я тебе верю, и ты можешь говорить без обиняков. Я все пойму.

Глава XX. Товарищество

— Мне нужно, чтобы ты обещала, что не будешь скрываться там, где я тебя не найду. На то у меня есть весомая причина. Еще мне нужно, чтобы о твоем местонахождении, если ты не против, знал кое-кто еще.

Поначалу в выражении ее лица — в движении губ, в том, как раздулись ноздри, — чувствовалось возмущение. Затем ее лоб нахмурился в размышлениях; все это немало говорило о ее характере, чего я не преминул заметить. Однако внутренняя война шла недолго: разум какими бы то ни было средствами возобладал над порывом. И я видел логику, что привела к озвученному выводу:

— Ты хочешь докладывать обо мне Дяде Сэму.

— Почти! — ответил я и поспешил объясниться прежде, чем настрою ее против. — Помни, моя дорогая: твоя страна вступила в войну, и, хоть в настоящий момент ты в безопасности — в стране, дружественной к обеим сторонам, — везде хватает злоумышленников, которые воспользуются чем угодно необычным к своей выгоде. Благодаря изумительному подарку родине ты стала всенародной любимицей и завоевала миллионы друзей — и предложений, — но обрела и сонмы врагов. Ведь ты подарила не больничный корабль или карету скорой помощи. Твой дар относится непосредственно к военным действиям и разжигает ненависть; вне всяких сомнений, некие люди уже сплотились, чтобы причинить тебе вред. Этого допустить нельзя. Твои друзья, твоя страна в целом предпримут что угодно, лишь бы этому помешать, но они будут бессильны, если ты скроешься там, где они тебя не найдут.

Пока я говорил, Марджори пристально наблюдала за мной — без враждебности, а с искренним интересом. Когда я закончил, она тихо сказала:

— Все это очень хорошо; но теперь ответь, милый… — И как меня взбудоражило это слово! Впервые она назвала меня так. — Это Сэм Адамс внушил тебе все эти доводы — или они твои собственные? Не подумай, что я придираюсь; я хочу понимать, что происходит. Поверь, я готова на все, что ты пожелаешь, если этого желаешь ты, и я благодарна за заботу. Но не хочу, чтобы ты только пересказывал слова политиков моей родины.

— Что ты имеешь в виду?

— Дорогой мой, откуда тебе знать об американской политике, чтобы понимать, что кое-кто не погнушается использовать любое преимущество. Все, к чему проявляет интерес общественность, может послужить орудием в их беспринципных руках. Что ж, если б приспешники партии войны желали устроить настоящее представление, они могли бы собрать моих ухажеров в новый батальон.

— Но ты же не считаешь таким все свое правительство поголовно? — возразил я.

В ответ она улыбнулась.

— О нем я мало знаю. Партии всюду одинаковы. Но, конечно, в Вашингтоне люди не действуют так же, как мелкие политики. И еще одно. Не подумай, будто я причисляю Сэма Адамса к их братии. Он служит стране и следует указаниям своего начальника. Как он или кто угодно в его положении может знать изнанку ситуации, не считая того, что он узнаёт из весточек с родины или подмечает в происходящем, если достает смекалки?

Мне показалось, она склоняет меня не доверяться американскому посольству, поэтому я прервал ее раньше, чем она закончила. Раз я был не вправе раскрыть Марджори свой источник информации, приходилось убеждать ее другими аргументами: