Луи Буссенар - Под барабанный бой
Бедолаги не знали, сколько часов длился их сон. Проснувшись первым, Раймон зажег свечу и разбудил товарища.
— Боже мой! — воскликнул он, посмотрев на Обозного. — Какой ты страшный!
— А ты, старина, даже представить не можешь, на кого похож! Клянусь честью, твоя борода напоминает метлу, которую окунули в нечистоты.
— Признаться, мы оба не самые красивые мужчины в африканской армии. Не будем же смеяться друг над другом, лучше примемся за дело.
Теперь работа шла медленнее из-за растущей горы земли и удлиняющегося подземного лаза. Скоро зуавы с трудом могли дышать и двигаться. Привыкший к подобной обстановке в шахтах, Раймон не терял надежды и продолжал работать. Обозным вновь овладело уныние.
— Все, — обреченно сказал толстяк, — нам никогда не выбраться отсюда… Я не увижу больше ни полей, ни лесов, ни виноградников, ни цветов… Чем так мучиться, лучше пустить себе пулю в лоб!
— Ну что ты, глупыш! Неужели лучше подавиться собственным языком, чем бороться до конца, как настоящий зуав? Выпей глоток, и силы вернутся к тебе!
— Оставь, тебе это пригодится.
— Нет, нет и нет! Знаешь, когда мне бывает трудно, я вспоминаю наш полковой марш.
И старый зуав запел:
Ту-ту, убежище
«Шакалов» находится здесь!
Ту-ту, да здравствует снаряжение твое,
Да хранит тебя убежище, «шакал»!
Услышав марш, молодой солдат встрепенулся. Привычка к дисциплине взяла верх над минутной слабостью, желание жить и действовать возвращалось.
— Ты сильный человек, Раймон! Вот увидишь, я стану тебе достойным товарищем!
— Так-то лучше! Не сомневаюсь, что ты будешь настоящим бойцом. Ого! Нам повезло!
— Что такое?
— Коридор увеличивается! Я уже могу встать на колени. Еще немного, и можно выпрямиться во весь рост. О, тысяча чертей!
Ругательство было вызвано неожиданно возникшим препятствием: путь преградила металлическая решетка.
— Обозный! Ползи сюда скорее! Если мы ее не вытащим, то сдохнем здесь!
Толстяк уже был рядом. За столетия железные прутья заржавели и теперь болтались в каменных гнездах.
— Поднимай! Тяни! — сквозь зубы хрипел Раймон.
Юноша, напрягая мышцы, старался изо всех сил. Наконец решетка поддалась и, выскользнув из окровавленных ладоней, с шумом и брызгами плюхнулась в воду.
— Там колодец! — радостно вскричал старый зуав. — Наш лаз соединяется с колодцем!
— Но мы в нем утонем.
— Кто знает! Послушай, как резонирует[119] звук. До поверхности метров шесть.
— А вниз?
— Это меня не интересует, речь идет о том, чтобы подняться наверх.
— А если мы упадем? — не унимался Обозный.
— То там и останемся, — потеряв терпение, отрезал Раймон.
Просунув голову в колодец, он поднял свечу и посмотрел вверх. Прямо над ним висело привязанное к цепи деревянное ведро. Бывалый солдат оглянулся на товарища и хитро подмигнул:
— Судьба как раз задолжала нам один шанс! Сын мой, мы спасены! Надевай штаны и тащи сюда нашу амуницию.
Обозный, ничего не понимая, подчинился. Раймон тем временем подтянул к себе пустое ведро и, когда толстяк возвратился с вещмешками и карабинами, сказал:
— Видишь ту толстую цепь, идущую вверх?
— Да.
— У тебя хватит сил подняться по ней?
— Спрашиваешь, конечно!
— Отлично! Отвяжи свой пояс. Я полезу первым, потом — ты. Возьми свечу. Ну, с Богом!
Обхватив руками цепь, старый солдат полез вверх и через пару минут выбрался на поверхность.
— Теперь твоя очередь! — крикнул он другу.
Колодец был расположен недалеко от кухни, из которой доносился аппетитный запах жаркого. Очутившись на свободе, солдаты почувствовали сильный голод и жажду. Без колебаний они открыли дверь, наивно полагая, что их накормят и напоят так же, как накануне. Но не тут-то было! С десяток поваров в белых куртках и фартуках, схватив ножи и вертелы, ринулись на зуавов.
— Воры! Грабители! Убийцы! Смерть бандитам!
Оружие поваров не годилось для боя, но в умелых руках могло быть достаточно опасным. Друзьям ничего не оставалось, как, вооружившись штыками, защищать свою жизнь.
Вскоре двое работников кухни выбыли из строя, проколотые насквозь. Солдаты бились со знанием дела, но на стороне противника был численный перевес.
Еще двое упали, крича от боли. На крик поваров сбежались кучера, конюхи, дворовая челядь. Завязалась ожесточенная схватка. Теснимые противником, зуавы отступали в глубь коридора, пока не оказались прижатыми к двери, запертой изнутри, по обе стороны которой горели факелы.
Обозный мощным ударом плеча выставил одну створку и, пока Раймон отстреливался из карабина, ворвался внутрь.
— Нас предали! Смерть негодяям! Смерть предателям! — кричала в коридоре челядь.
Друзья оказались в зале в тот момент, когда управляющий и глава «Тюгенбунда» обнаружили в тайной комнате Франкура и Беттину.
— Предательство! — в один голос воскликнули мажордом и заговорщик.
Немец с ножом в руке бросился на капрала, но тот нажал на курок.
— Это тебе за Сан-Пьетро!
С пробитым черепом мужчина повалился на пол.
— Черт возьми, ай да зуавы, — радовался Обозный.
В этот момент он заметил, что управляющий целится из пистолета в Раймона. Толстяк с силой метнул штык в итальянца, пригвоздив его к деревянной обшивке стены.
— Франкур!
— Раймон! Обозный!
Капрал радовался, как ребенок, обнимая старых товарищей. Девичий голос вернул их к действительности.
— Господа, уходите скорее! Я возвращаюсь в свои апартаменты. Никто не заподозрит меня в соучастии: те, кто видел нас, уже мертвы. Прошу вас, будьте осторожны: враг хитер и опасен. Идите, выполняйте свой долг. Я же буду благословлять и молиться за вас.
ГЛАВА 9
Въезд французов в Милан. — Бурные восторги. — Мак-Магон и младенец. — На коне победителя Мадженты. — Франкур, Обозный и Раймон. — Метка матушки Башу. — Мисс Браунинг. — Возвращение Виктора Палестро в Третий полк зуавов. — Боевая медаль. — Всегда под барабанный бой!
Седьмое июня стало знаменательным днем для Италии. Французские войска торжественно въезжали в Милан. Это был настоящий триумф. Победителей встречали морем цветов, улыбок и вина.
В свое время, по распоряжению Наполеона I, за победы, одержанные маршалом Даву[120] в битвах при Иене и Альтенбурге, армейский корпус великого полководца первым вошел в Берлин. Наполеон III, желая соблюсти традиции, оказал подобную честь войску Мак-Магона, которое должно было ступить раньше всех на землю ломбардийской столицы.
