Луи Буссенар - Кругосветное путешествие юного парижанина
Мажесте присел на корточки позади гамена, приподнял ему голову и стал снимать с уголков губ белесую пену. Казалось, он действовал спокойно и уверенно, лицо выражало абсолютную безмятежность, чего не скажешь о белых.
Ибрагим приказал разбить лагерь. Люди были измучены жаждой, но, вопреки обыкновению, не издали радостных криков.
Несчастные рабы, выстроившиеся под листьями, с неснятыми оковами, тотчас же погрузились в тяжелую дрему. Что для них значило происшедшее? Быть может, кто-то из них, а то и большинство, хотели бы очутиться на месте умирающего.
Невыносимо медленно тянулись два тревожных часа.
— Это конец, — с отчаянием выдавил из себя Андре, — он не шевелится. Бедное дитя!
— Друг мой, я в отчаянии, — проговорил в ответ доктор. — Мальчик мой, дорогой! Какой добрый! Какой храбрый! Нет, это невозможно! Нельзя поверить, что это конец. Какая смелость! Какая прямота!..
— Но, муше Доти, но, муше Адли, его не мертвый, его не мертвый, твоя говорю!
…На щеках Фрике стал проступать слабый румянец. Он открыл глаза.
— Жив! Андре, смотрите! Жив! — произнес доктор сдавленным от избытка чувств голосом.
— Совершенно верно.
Грудь гамена исторгла легкий вздох, затем стон, потом крик!..
Во второй раз юноша чудом остался жив.
— А что же это вы со мною сделали? — превозмогая страшную боль в ноге, едва сумел выговорить он. — У меня, наверное, переломаны кос… О-ля-ля! Вытащите меня из могилы! Я не умер! Освободите! Я жив! Доктор! На помощь! На помощь!
— Ну-ну, мой мальчик, успокойся. Ты спасен, не бойся!
— Но скажите же, что со мной. Даже не знаю, где нахожусь… — Тут юноша увидел улыбающегося во весь рот Мажесте. — Ах да, змея… Я выздоровел… правда?
— Да, мой маленький, конечно… только пока отдохни, очень скоро я обо всем тебе расскажу.
— А ты, братишка, такой милый и заботливый! Может, тебе дана жизнь, чтобы сохранить мою? Но где же месье Андре?
— Я здесь, дружище.
— Ах, как хорошо, а то мне уже показалось, что все кончено…
— Ладно, займемся делом, — прервал парижанина доктор, — надо же поглядеть на результаты столь загадочного и таинственного метода лечения!
— Вам легко говорить! Мне больно, как грешнику в аду. Хочу вылезти из этой могилы!
— Не! Не! — тут же закричал Мажесте и знаками показал: надо оставаться на месте.
Боль настолько усилилась, что Фрике приходилось удерживать чуть ли не силой. Но Мажесте не позволял прервать сеанс загадочного лечения.
Наконец, с величайшими предосторожностями, негритенок высвободил маленького парижанина. Как только землю стряхнули, боли прекратились.
Освобожденная из плена нога приобрела прежний цвет; оставалось лишь пятнышко на том месте, где горел порох, и никаких припухлостей.
Гамен, ощущавший странную усталость, все-таки захотел приподняться и даже попробовал перепрыгнуть через голову негритенка, однако силы ему изменили: нога сильно онемела из-за слишком долгого пребывания в одном положении.
— Черти парижские!.. Неужели я такой слабый? — Убедившись в сказанном, юноша принялся насмехаться над собственной немощью. — Вот это да! Значит, придется повременить с прыжками, над которыми так смеялся бедный Бикондо! Ну, ладно, хорошо, хоть жив остался! Послушай-ка, Мажесте, что же получается? — состроив смешную рожу, обратился к негритенку Фрике. — Раз я обязан тебе жизнью, значит, ты мой «приемный» папаша? — Чистый смех гамена, веселый и открытый, зазвучал, подобно фанфарам.
По правде говоря, Мажесте даже не знал, как ответить, но, увидя Фрике веселым и здоровым, просто произнес:
— Ага!
— Больше всего мне хочется тебя обнять!
И оба стали смущенно клясться друг другу в вечной дружбе.
— Доктор, меня удивили две вещи. Лежа в яме, я наблюдал за вон теми цветами, на дереве. Они два раза меняли цвет; в середине дня были желтыми, а теперь стали совсем синими. Быть может, это цветы-барометры? Ну, те, которые предупреждают о перемене погоды.
— Я решительно не имел сегодня ни малейшей возможности на них поглядеть; но это растение и впрямь интересно. Называют его «хао». По утрам его цветы белые, но, пока солнце за день обойдет небесный круг, они меняют окраску три раза. Живут они всего один день — на другое утро вместо них вырастают новые. А какой у тебя второй вопрос?
— Почему, когда мою ногу закопали в землю, я вылечился от укуса желтой змеи? Ведь земля не лекарство!
— Я полагаю, воздействие ее носит чисто механический характер. Земля давит на поверхность ноги и не дает яду распространяться в тканях и, более того, как бы отсасывает уже попавшие внутрь вредные вещества. Да. Видишь, земля пропиталась отравленной кровью и гнойными выделениями из раны.
— Неужели это придумал Мажесте?
— Заслуги его велики, но полагаю, сей метод применяли и до него. Во всяком случае, твой подопечный сделал то, что надо.
Мажесте сиял; радость его выражалась в негромких восклицаниях, в прыжках и в премилых гримасах, более красноречивых, чем любые слова.
Фрике, будучи не в состоянии идти пешком, взобрался на слона. Надо сказать, храброе животное, все это время неподвижно наблюдавшее за тем, что происходит с его любимцем, было искренне радо чудесному исцелению парижанина. Погладив хоботом бока друга и как бы убедившись, что все в порядке, слон тронулся в путь.
Каравану предстояло преодолеть горный массив, образованный отрогами хребта Санта-Комплида. До атлантического побережья оставалось пройти не менее пятнадцати лье, однако запах соленой воды явственно ощущался в атмосфере ночи.
Вскоре наши путешественники оказались в экваториальном лесу. Мы употребляем слово «лес», поскольку не придумано другого для обозначения конгломерата деревьев, таких, в частности, как «уэлвичия», ствол ее не менее полутора метров в ширину, а высота не превышает тридцати пяти сантиметров. Эти деревья, приземистые, или, точнее, приплющенные, растут исключительно вширь. Ствол похож на огромный пень, твердый, как железное дерево, а из него тянутся два побега — жестких, плотных, причудливой формы, длиной в два метра и шириной в семьдесят пять сантиметров.
Впечатление, производимое «зелеными сковородами», было ошеломляющим и даже граничило с отвращением.
— Чересчур жесткие, — не преминул высказаться Фрике. — Знаете, доктор, сравнивать этот лес с корабельными лесами — все равно, что про жабу сказать «жираф». Объясните, как такое чудище могло появиться?
— Буду краток. Эти деревья встречал один лишь доктор Гукер[181] и описал их достаточно точно. Нам несказанно повезло лично убедиться в абсолютной правдивости его монографии, которая в среде европейских ученых вызывала определенное недоверие.
