Алексей Сергеев - Стерегущий
После этого он вручил каждому командиру карту.
Когда все уяснили себе план Того и получили дополнительные к карте устные разъяснения и советы Хиросо, Масадзиро торжественно сказал:
— Война — это высшее и благороднейшее занятие самурая. Я думаю, русские и в мыслях не имеют, что мы уже начинаем. И хорошо! Совсем не нужно заранее объявлять войну. Это совершенно непонятный, глупый обычай. Я уверен, что сегодня вы уничтожите весь их флот. Отдайте все силы святому делу. Уходя отсюда, оставьте мысли о своих личных делах, о своих семьях. Умирая за родину, вы прибавите новый цветок к своему семейному дереву… Пусть каждый из нас будет готов превратиться в прах во славу божественного тэнно.
Глава 7
КОВАРСТВО И БЕСПЕЧНОСТЬ
Командир истребителя «Ассасиво» совместно с «Оборо» должен был напасть на «Цесаревича». Нисколько не сомневаясь в успехе, он обошел свой миноносец, оглядывая людей. Все были спокойны. Сигнальщик на носу зорко всматривался в неясные дали, время от времени докладывая стоявшему рядом младшему офицеру, что на море все спокойно.
Начальник второго отряда истребителей, очутившись в каюте «Икадзучи», разрешил себе всего только две чашечки подогретой саке. Он знал ей меру и цену, но в том, что было необходимо для его организма, никогда и ни при каких условиях себе не отказывал. Сразу повеселев, он пошел проведать экипаж. Его встретили обветренные довольные лица, блестящие глаза. Ему без слов было ясно, что ответственное поручение божественного тэнно будет образцово выполнено каждым моряком экипажа. Довольный всем виденным, он поднялся на палубу. Мимо, обгоняя «Икадзучи», проходил «Инадзума».
«„Инадзума“ первый должен напасть на „Диану“, а затем я, — размышлял начальник второго отряда. — Справиться с „Дианой“ будет не трудно. На ней дрянной офицерский состав, самый распущенный во всей порт-артурской эскадре».
И, совершенно потеряв всякое чувство страха, он решил выпить еще две чашечки саке.
После этого умиленно вспомнил, что дней десять назад барон Шибузава, выступая на собрании в клубе банкиров, сказал:
«Если Россия будет упорствовать в нежелании идти на уступки, если она заденет честь нашей страны, тогда даже мы, миролюбивые банкиры, не будем в силах дальше сохранить терпение. Мы выступим с мечом в руке».
И сейчас, словно отвечая барону, начальник второго отряда горделиво бросил в пространство:
— Занимайтесь своим мирным трудом. Мы, военные, сами справимся с Россией.
Десять больших японских миноносцев, принадлежавших к первому, второму и третьему отрядам истребителей, держали курс на северо-запад. Двигаясь средним ходом, они шли вместе, с открытыми ходовыми огнями, все ближе и ближе подходя к Порт-Артуру.
С головного истребителя «Сиракумо» в десять часов двадцать минут по носу с правого борта увидели луч света. Он то появлялся, то исчезал, прорезывая темноту в разных направлениях, словно играл с нею.
Масадзиро решил, что это прожекторы русских судов из Порт-Артура просматривают море, и продолжал идти тем же курсом. Спустя двадцать минут в небе вновь заиграли два луча света. Чуть замедлив скорость, чтобы определить, что за лучи, с «Сиракумо» разглядели два русских сторожевых миноносца, быстро двигавшихся навстречу японской флотилии. Уклонившись от них вправо, японцы частью закрыли, частью погасили кормовые огни, и шедшие в кильватер друг другу миноносцы второго отряда, лишившись ориентировки, сразу же потеряли свое место, и строй их нарушился. Нескольких секунд было достаточно, чтобы истребитель «Оборо» столкнулся со своим головным «Икадзучи» и получил повреждение носовой части корабля.
Потеряв ориентацию, японская флотилия двигалась медленно, словно вслепую, на ощупь. Только около одиннадцати часов ночи удалось открыть огонь Ляотешаньского маяка, по которому флотилия и определила свое местонахождение. Японцы стали перестраиваться.
Неожиданно в небе выросли огромные голубые столбы прожекторных огней. Сверкнули четыре раскаленных глаза, настойчиво оглядывавших море. Бродя по волнам, лучи шарили, ощупывали. Два из них неслись прямо к «Сиракумо». Казалось, они сейчас схватят его. Но нет, световые клещи их захлопнулись далеко сзади; только на миг прожекторный луч ударил по трубам, чуть осветив их. «Сиракумо» резко рванул влево, скользнул в темноту.
Прожекторные лучи продолжали рыскать по морю. Минутами они бывали совсем рядом с миноносцами, которые с трудом прорывались сквозь их световую сеть. Казалось, русские играют с японской флотилией, заманивают ее в засаду. Командиры миноносцев совсем изнемогали от непрерывных резких поворотов то вправо, то влево, когда прожекторы внезапно прекратили свою работу.
Тьма снова сгустилась. Истребители осторожно пробирались вдоль ляотешаньских берегов. Здесь при малейшей ошибке рулевых можно было легко сесть на мель или зайти в пространство, простреливаемое русскими береговыми орудиями. Только четкая светлая полоска, отделявшая море от суши, помогала Масадзиро разбираться в непроглядной темноте. Напрягая зрение, он каким-то внутренним чутьем все явственнее угадывал берег. Ежесекундно он направлял на него бинокль, и ему уже начинало казаться, что на невидимой земле еле различимым силуэтом возникает Порт-Артур. Волнуясь и сомневаясь, он опустил бинокль и поглядывал на чуть светившийся циферблат часов, потом через определенные промежутки времени поворачивал «Сиракумо» на несколько градусов влево или вправо и зажигал кормовые огни. И тогда вслед за «Сиракумо» все миноносцы разом меняли свой курс.
Порт-Артур открылся для Масадзиро совсем не в том месте, где он ожидал. В чернильной тьме сверкнул, потом исчез огонек. За ним другой, третий. Быстро стал приближаться ярко светивший огонь маяка, стоявшего в проходе с одного рейда на другой. Слева растянулась сеть сверкающих крапинок. Это был порт. Блестевшие, словно светлячки, точки указывали местонахождение русской эскадры. Огни маяка, города, эскадры становились все заметнее, крупнее, переливчато дрожали, щедро дробились на морской глади. Масадзиро побаивался, что японскую флотилию встретят сокрушительные залпы береговых батарей. Но русские орудия молчали. В порту, точно напоказ выставившем обилие огней, продолжалась привычная мирная жизнь с непрекращавшейся даже ночью работой угольных шаланд у военных судов. За судами ленточкой ацетиленовых фонарей обозначилась набережная.
Тогда Масадзиро, покашливая и хмурясь от волнения, нащупал ручки машинного телеграфа, передвинул их на «самый полный». «Сиракумо» порывисто задрожал. Под форштевнем, шипя, встал высокий пенистый бурун.
