Николай Дмитриев - Майор из Варшавы
— И что, все безропотно платят?
— Что делать?.. — Мендель развел руками. — Дураки, вроде полицаев из «Макаби», надеются уцелеть, другие конец оттягивают, а когда мальчишка один, из комсомольцев, сорвался, так чуть не прибили. Еле живого к себе забрал…
— Зачем? — удивился пан Казимир.
— И сам не пойму… То ли он мне мою одесскую молодость напомнил, то ли помирать одному страшно, сказать по правде, не знаю…
— Подобрал? Комсомольца? — Пан Казимир покачал головой. — Так ведь и тебя с ним заодно прихлопнуть могут…
— И так и так прихлопнут… Но, чтоб отвязались, я кому надо шепнул, что он специально кричал. Так сказать, кое-кто проверял наших мишигене на лойяльность. Теперь нам обоим до земли кланяются…
— Да, удивляешь ты меня, Мендель…
— А вы меня нет? — одна бровь у Менделя поднялась кверху. — Так какое у вас ко мне дело, пан майор?
— Дело? — пан Казимир помолчал. — Сложное у меня дело, Мендель… Узел связи ставить надо, а где не знаю…
— Э-хе-хе, пан майор! — на какую-то секунду Мендель стал прежним. — Это вы-то не знаете? А базарная рулетка на что?
Пан Казимир вздрогнул. Конечно, он понимал, что тут нужен или аттракцион, или игра, но слова Менделя по странной ассоциации напомнили майору давнего портье из «Бристоля», с ловкостью фокусника забрасывавшего в гнезда номерные ключи. В следующий момент мысли пана Казимира приобрели четкую направленность, и только после паузы он тихо, вроде как самому себе, повторил:
— Рулетка, говоришь? — пан Казимир слегка стукнул по столу, и свечка в блюдце вздрогнула, качнув язычок пламени. — Неплохо, неплохо… Кстати, ты портье, из «Бристоля», не знал?
— Какого портье?
— Ну того, что ключи бросал за спину.
— Ах Метека… Ну как же не знал? — Мендель в первый раз улыбнулся. — Очень даже знал… Каждый свободный вечер у меня в пивной был. Любил он мое пиво…
— Любил? — майор поднял голову.
— Да нет, не в том смысле… — Мендель понял, о чем подумал пан Казимир. — Просто я теперь пивом не торгую.
— А-а-а… — пан Казимир улыбнулся. — Мне бы найти его.
— И стоечку его на базар, так? — хитро прищурился Мендель.
Пан Казимир видел, что пройдоха Мендель уже все прекрасно понял, и доверительно улыбнулся.
— Именно так. Не знаю только, согласится ли?
— Согласится, он с той войны злее черта пришел, даже я тогда удивился, откуда в нем столько… — Мендель подобрался. — Сами им займетесь или мне поручите?
— А сможешь?
— Спрашиваете!
— Ну, тогда…
Пан Казимир не спеша вытащил из внутреннего кармана шкалик и, весело подмигнув Менделю, начал доставать из других карманов завернутые в бумагу бутерброды…
* * *Копыта ровно стучали по мерзлой обочине, холка ритмично подрагивала, и заснеженные поля с торчащими там и сям темными земляными комьями медленно уходили назад. Конь под Меланюком был старый, армейский, прослуживший уже лет с десяток и отлично научившийся подолгу ходить размеренной рысью.
Из-за почтенного возраста никто на него не покушался, а что касается старости, то пока она давала знать о себе только екающей селезенкой да неистребимой привычкой раздувать при седловке пузо, так что, затягивая подпругу, приходилось бить коленом «под дых». Зато в дальних лесных поездках конь был незаменим и, если надо, сам находил дорогу домой.
Поле кончилось жердяными обрадами, и Петро свернул с битого шляха не сельскую улицу. Раньше село было зажиточным, хаты сплошь под железом, а в середине порядка спичечным коробком торчал модерновый загородный домик. Как раз возле него Петро перевел коня с рыси на шаг, чтобы напоследок еще раз собраться с мыслями.
Сюда его вызвал Пилюк. Последнее время «Кобза» вел себя как-то странно, и Петро, всегда относившийся к нему с тщательно скрываемым недоверием, насторожился. Особенно после того, как в села, «опекаемые» Меланюком, начали приходить отпущенные из лагеря военнопленных украинцы-восточники.
Сначала Петро страшно обрадовался, но после того как попробовал говорить с ними «по душам», понял, что тут надо держать ухо востро. А когда Пилюк потребовал докладывать ему о поведенении вольноотпущенников, не стоило труда догадаться, что националисты, а скорее всего, и немцы, что-то затеяли.
В который раз, вспомнив об этом, Меланюк, не сдержавшись, ругнулся вслух. Конь, привыкший к командам, с готовностью повел ухом, и Петро дружески потрепал его по шее. Уж кто-кто, а его конь хорошо помнил, сколько Меланюк мотался по лесу, пытаясь отыскать как в воду канувшего Малевича.
Петро отлично знал, чем кончилась засада у Бирюковой хаты, где взбешенные неудачей полицаи, вдобавок получившие добрый «прочухан» от немцев, обшарили каждый кустик и поначалу не беспокоился. Он понимал: после этой стычки Малевич увел людей подальше, но вот уже который раз, объезжая лес, Петро не находил тайных меток и мало-помалу начал нервничать.
Нервничал Петро главным образом из-за того, что ему сейчас как никогда нужно было посоветоваться с Малевичем. Имея кое-какую информацию, Меланюк начал подозревать, что между немцами и националистами начался какой-то разлад, а уж тут малейшая ошибка могла привести к провалу…
Ближе к лесу хорошие дома исчезли, и пошли обычные сельские хаты под соломой. Да и к самой опушке постройки не доходили. Вдоль крайних плетней еще тянулся широкий пахотный клин, только в одном месте прорезанный хорошо накатанной колеей. Возле опушки эта дорога круто сворачивала и упиралась в ворота, за которыми в густом окружении садовых деревьев виднелся низко-раскидистый бывший помещичий «палац».
Догадываясь, что за ним наблюдают, Петро дал шенкеля, и через минуту конь внес его в гостеприимно распахнутые ворота усадьбы. Очутившись на широком дворе, Меланюк подъехал к коновязи, спрыгнул на землю и начал привязывать поводья за длинный, изгрызенный лошадиными зубами брус. Никто во дворе не появлялся, но, судя по истоптанному вдоль и поперек снегу, людей в доме было порядочно.
Конь, напоминая о себе, тепло всхрапнул над ухом, и Петро, бросив оглядываться по сторонам, отпустил подпругу. Размышлять больше было не о чем, и Меланюк пошел прямиком к низкому, деревянному, чисто выметенному крыльцу.
Постучав для порядка сапогами, Меланюк нажал ручку и очутился на длинной, щедро застекленной веранде. Одна из внутренних дверей была приоткрыта, и Петро, не раздумывая, вошел туда. В большой, пустоватой комнате, возле встроенного в угол камина, спиной к огню стоял Пилюк, который, едва завидев Петра, возмущенно выпалил:
— Ну, нарешти! Чого ехал долго?
