Бернард Корнуэлл - 1356
— Я, — нерешительно произнёс длинноволосый юноша в потёртой студенческой шапочке.
— Мастер Кин? — плотоядно оскалился Люциус, — Рад видеть, что вы не даром проделали долгий путь из своей дикой Ирландии. Итак, что вы ответите потерявшей ребёнка матери?
— Скажу, что он попадёт в рай.
— Почему?
— Потому что если я отвечу иначе, она разнюнится ещё сильнее, а, видит Господь, нет ничего хуже плачущей женщины!
Люциус скривился:
— То есть, плевать вам, мастер Кин, истинно ли утверждение, ложно ли, только бы несчастная не ныла? Так вы понимаете обязанность пастыря утешать страждущих?
— Ну, не говорить же бедному созданию в лоб, что её кровиночка горит в аду? Ни в коем случае! В принципе, если мамаша хорошенькая, я могу утешить её и по-другому.
— Ваше милосердие воистину не имеет никаких границ, — кисло сказал доктор, — Тем не менее, повторяю: истинно ли моё утверждение о предопределённости ада некрещёному младенцу?
Бледный студент в чистенькой опрятной рясе прочистил горло, и его соученики дружно застонали. Очевидно, похожий на заморенного крысёныша молодой человек относился к неистребимому племени зубрил, на фоне которых блекнут скромные успехи их товарищей.
— Блаженный Августин… — начал зубрила, — учит, что есть лишь один путь очиститься от первородного греха, и этот путь — крещение.
— Эрго…?
— Следовательно, дитя, умерев прежде крещения, не успело от него очиститься, и душа попадёт в преисподнюю.
— Итак, ответ есть, — подытожил Люциус, — Благодаря мастеру де Бофору…
Зубрила не смог скрыть довольную улыбку.
— И блаженному Августину. С ответом все согласны? Можем переходить к следующему положению?
— С какой стати младенец попадёт в ад? — возмутился ирландец Кин, — Когда он нагрешить успел?
— Ребёнок рождён женщиной, — отбарабанил де Бофор, — и несёт печать первородного греха, которой помечены все женщины после грехопадения Евы!
— Аргументы у мастера де Бофора железные. Ваш ход, мистер Кин, — оскалился доктор.
— Всемогущество Господа, оказывается, имеет пределы? — не выдержал Томас и по-латыни же, на которой велась дискуссия, продолжил: — Данные Им таинства сильнее даже Его воли и милосердия, так, что ли?
Студенты обернулись поглазеть на того, кто посмел вмешаться в учёный спор, а доктор Люциус едко осведомился:
— Кто это там разглагольствует? Я не припомню вас среди тех, кто внёс плату за право посещать мои лекции!
— Я не разглагольствую. Просто отметил, что у мастера де Бофора труха вместо мозгов, — не смутился Томас. — Он или не вник или вовсе не читал трудов Фомы Аквинского, а тот считал, что таинства — не пределы, а лишь одно из множества проявлений милосердия Божьего. Господь, а не мастер де Бофор, решает участь ребёнка, а святой Павел в первом послании к коринфянам указывает, что брак пары, в коей муж или жена исповедуют язычество, равно свят перед Господом. Возвращаясь к мудрости блаженного Августина, можно припомнить его «О граде Божьем», где он пишет, что для родителей умершего чада отыщется способ спасти его душу.
Де Бофор открыл рот, чтобы возразить, но доктор опередил его:
— Вы — священник?
Томас сбросил капюшон и распахнул плащ, демонстрируя кольчугу:
— Солдат.
— А вы? — Люциус перевёл взгляд на брата Майкла. — Вы с ним?
Монах попятился и промямлил:
— Я… я ищу медицинский факультет…
— Нюхачи мочички и собиратели костей разместились в Сен-Стефене, — пренебрежительно сказал Люциус, и мастер де Бофор с готовностью хихикнул. Преподаватель же с любопытством воззрился на Томаса, — Солдат, говорящий на благородной латыни, надо же! А я уж, грешным делом, полагал, что эпоха чудес миновала. Явились сюда убить кого-нибудь?
— Только если вы не проясните мне один вопросец, — осклабился Томас, — Проясните?
— Только если у вас хватит денег, — в тон ему ответил доктор, — Но сначала я закончу лекцию.
Он указал испачканной чернилами ладонью на Томаса:
— Наш гость, как бы ни был он искусен в ратном ремесле, в нашем случае неправ. Церковь учит, что некрещёное дитя будет ввергнуто в ад, и мастер де Бофор объяснит нам, почему. Встаньте, мастер де Бофор.
Школяр поднялся:
— Мужчина сотворён по образу и подобию Божьему, а женщина — нет. Как заповедано нам «Корпусом Юрис Каноници»…[11]
Что заповедано «Корпусом Юнис каноници» присутствующим узнать было не суждено. С лязгом и грохотом в помещение ввалились вооружённые люди. Мастер де Бофор ойкнул и замолк. Шестерых стражников в кольчугах и шлемах, с копьями в руках сопровождали двое городских консулов в бело-алых одеяниях и Роланд де Веррек.
— Эй, что за безобразие! — возмутился доктор Люциус, но, поскольку он продолжал изъясняться на латыни, пришельцы не обратили на него ни малейшего внимания.
— Вот он! — ткнул пальцем в Томаса де Веррек, — Арестуйте его!
— С какой стати? — перешёл на французский доктор Люциус, — За что?
Вмешался учёный муж не из-за того, что воспылал симпатией к Томасу. Доктора задело столь бесцеремонное вторжение на его территорию чужаков.
— За похищение чужой жены! — ответствовал де Веррек, — За ересь! Этот человек отлучён от церкви, он вне закона. Его имя Томас Хуктон, и я требую взятия его под арест!
Стражники шагнули к Томасу. Эллекин попятился, по пути сцапал брата Майкла. С мечом в монастырь не пускали, и Томас оставил клинок Женевьеве, однако нож был всё ещё с ним. Левой рукой Томас обвил шею брата Майкла, так что тот придушенно пискнул, правой приставил к горлу монаха лезвие. Стражники замерли, а Томас предупредил:
— Ещё шаг, и ему — конец.
— Сдайтесь миром, — примирительно произнёс Ролад де Веррек, — И я обещаю ходатайствовать перед графом Лабрюилладом об обращении с вами, как с благородным пленником.
Он, видимо, искренне считал, что после его слов Томас бросит нож. Когда этого не случилось, де Веррек прикрикнул на стражников:
— Ну, чего ждёте? Взять его!
Стражники нерешительно двинулись вперёд. Томас сжал руку, и брат Майкл захрипел.
— Его смерть будет на вашей совести, — сообщил стражникам эллекин.
— Обещаю награду всякому, кто поможет схватить еретика! — громко объявил де Веррек.
Громыхнули скамьи. Упускать шанс заработать студиозусы, рассматривавшие доселе происходящее, как забаву, приятно разнообразившую скучную лекцию, не собирались.
— Эй! — рявкнул им Томас. — Монах умрёт!
Студенты, гурьбой перемахнувшие через последнюю лавку, застыли, а Томас шепнул на ухо брату Майклу:
