Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо
Один только хозяин судна не потерял присутствия духа. Отрубив топором остаток раздробленной мачты, он с гневом обратился к матросам:
— Гром и Дориа! — вскричал он, сверкая глазами.— Вот что случается, когда вы не исполняете моих приказаний! Или уши у вас заткнуты ватой?
— Нет, хозяин,— ответил самый старший из экипажа,— мы не хотим ослушаться вас, но зачем нам исполнять ваши приказы, если мы все равно погибли?…
И как бы в подтверждение его слов громадный вал повалил фрегат на бок, так что сам хозяин едва удержался на ногах.
— Жалкие трусы! — закричал он.— Можно подумать — вы никогда не видели бури! Разве вы не помните, как фрегат едва не разбился близ Мальты, но мы все-таки спаслись тогда…
— Да, хозяин, тогда было совсем другое дело,— вмешался другой матрос.
— Как так? Что это значит? Говори или…
— Тогда у нас на фрегате не было «клейменого»,— решительно ответил матрос.
— Какого «клейменого»? Вы с ума сошли?
— Нет, патрон, но с тех пор, как он здесь, буря не затихает ни на минуту, и ни Бог, ни черт не спасут нас! Да вот, посмотрите на него: вон он лежит на палубе. Иисус, Мария и Иосиф! Еще один такой порыв — и мы отправимся кормить акул!
Хозяин невольно посмотрел в указанном направлении: на палубе, растянувшись, лежал человек, лицо которого нельзя было рассмотреть. Руки его сжимали какой-то предмет, завернутый в кусок оборванного паруса. Дрожь пробегала по телу — было видно, что он смертельно напуган.
— Что вы имеете против этого человека? — грубо спросил хозяин.
— Когда он явился на судно, он был залит кровью и…
— Ну, что же дальше?
— И голова его была обрита, как будто он бежал с каторги.
— Боже мой! — вскричал капитан с жестким смехом,— можно подумать, что вы все — святые! Не помнишь ли, Пиетро, какой грешок был за тобой, когда я нанял тебя?
— Я застрелил таможенника — это не преступление!
— Да? Ну а ты, Розарио?
— Ну, хозяин, вы ведь знаете, что такое вендетта,— ответил Розарио с достоинством.
— Вот я и говорю, что вы невинны, как новорожденные младенцы. Постыдитесь!
Но, несмотря на внешнюю уверенность, хозяин внутренне сильно тревожился, и слова матросов казались ему не лишенными основания.
Четыре дня тому назад, когда фрегат стоял на якоре у берега, этот человек, имевший весьма подозрительный вид, попросил капитана доставить его на итальянский берег за три тысячи франков. Геннаро — хозяин контрабандного судна, много досаждавшего таможенному люду,— сразу согласился, прельщенный тремя тысячами франков, заплаченными пассажиром наличными, и решился смотреть сквозь пальцы на некоторые странности незнакомца. Гладко выбритая голова, конечно, выдавала каторжника, но он старательно закутывал голову и лицо огромным капюшоном, на судне держался спокойно и не мешал никому, поэтому скоро капитан забыл о его присутствии.
Матросы же отнеслись к нему иначе. Со свойственным итальянцам суеверием они приписывали незнакомцу все неудачи, случавшиеся в этом рейсе. В первый же вечер внезапно набежавший шторм оторвал фок-парус, а на другой день отломилась часть руля, потом буря разыгралась не на шутку и, наконец, достигла такой силы, что даже сам Геннаро, старый, морской волк, не мог припомнить ничего подобного.
К хозяину подошел рулевой.
— Ну, Мелло,— спросил его хозяин,— ты тоже считаешь фрегат погибшим, потому что мы приняли клейменого?
— Да,— коротко ответил Мелло,— мы погибли, если Бог не сотворит чуда.
В это мгновение послышался страшный треск, и матросы с громкими криками бросились на палубу.
— Смерч идет! Мы тонем! — в ужасе кричали они, ломая руки. — Помоги, хозяин, помоги!
Громадная масса воды обрушилась на палубу, в носовой.части образовалась обширная брешь, и фрегат быстро начал наполняться пенящимися потоками.
— К помпам, люди! — кричал Геннаро.— К помпам!
На этот раз приказание было исполнено беспрекословно: чувство самосохранения взяло верх на суеверием, и скоро помпы работали, не останавливаясь ни на минуту.
Только двое оставались в бездействии.
— Пиетро,— обратился один из них к товарищу,— не хочешь ли наглотаться воды?
— Нет!
— Но как ты думаешь спастись?
— На это есть средство…
Они обменялись многозначительными взглядами, и один из них продолжал шепотом:
— Осторожно: если хозяин догадается, он помешает.
— Конечно, осторожно. Мы идем прямо на Эльбу и, наверное, разобьемся о скалы, если не примем надлежащих мер. Предоставь это мне, и как скоро он очутился в воде…— Тут он выразительно посмотрел на незнакомца, все еще лежавшего неподвижно.
— Друг,— обратился к нему Пиетро,— знаешь ли ты, что мы погибаем?
Бенедетто — разумеется, это был он — обратил на матроса взор, полный ужаса, и спросил:
— Разве спасения нет?
— Есть, только за деньги.
— Так спасите меня. Я заплачу… Сколько вы хотите?
— Хорошо, мы согласны, но слушай: на фрегате всего одна лодка, ступай за нами потихоньку на корму. Мы сядем в лодку, оттолкнемся, а об остальном пусть позаботится Бог!
Бенедетто кивнул и, шатаясь, отправился на корму вслед за матросами.
— Сюда,— крикнул Пиетро.
Бенедетто, ничего не видя в темноте, шел слепо за своими провожатыми, но внезапно почувствовал, как мускулистые руки схватили его, подняли в воздух, а затем он оказался в кипящих волнах — матросы бросили его за борт, чтобы спасти свой корабль!…
Несчастный крепко держал шкатулку с деньгами, завернутую в обрывок парусины, волны бросали его из стороны в сторону — и он потерял сознание. Внезапно он пришел в себя, когда волна, подхватив его и ударив об утес, выбросила на скалистый берег. Темная струя крови полилась из рассеченного лба на бледное лицо убийцы своей матери и, глубоко вздохнув, он снова потерял сознание.
5. Монте-Кристо
Буря стихла, блестящие звезды сияли на чистом небе и отражались в почти неподвижных волнах, по которым как стрела летела яхта. На носу стоял человек в длинном темном плаще и, скрестив на груди руки, задумчиво смотрел на море. Прикосновение маленькой белой руки заставило его вздрогнуть, но в следующее мгновение он уже крепко целовал эту ручку, устремив взгляд, полный невыразимой любви, на стоявшую возле него молодую женщину.
На ней была одежда жителей Эпира — ее стройную фигуру облегала тонкая, белая, как снег, шелковая ткань, и вышитые на широком поясе цветы мало отличались от настоящих.
— Моя дорогая! — тихо произнес он. Целуя душистые черные волосы молодой женщины.
