Роберт Асприн - Потрошители времени
Из желтой завесы возникла фигура уличной девки неопределенного возраста, при виде юнца она зазывно заулыбалась.
— Ты, парень, видать, из тех, кому не помешает теплая компашка, а? — Она заботливо взяла его за руку; он стоял, привалившись к закопченной стене, добавив еще одно темное пятно на некогда дорогой рубахе, видывавшей лучшие времена в модном Вест-Энде. Она заглянула в его глаза и улыбнулась. — Хошь, мигом справлю удовольствие, и всего-то за четыре пенни? — Опытная рука скользнула вниз, к его бесформенным штанам.
Он тоже провел рукой по предлагаемому товару — это ожидалось, а ему надо было хранить хоть остатки своей репутации, но сокрушенно вздохнул, поскольку даже в столь пьяном состоянии не совсем утратил способность думать.
— Нету у меня четырех пенсов, душка, — произнес он на сленге, к которому начал уже привыкать на этих улицах. — Воще ни пенса. Весь вышел, вот он я какой. А что было, так на пару пинт спустил.
Женщина посмотрела на него внимательнее, насколько позволял царивший в переулке полумрак.
— Чтой-то голос навроде как знаком… Она вгляделась еще и вдруг брезгливо взвизгнула и оттолкнула его руку.
— Что ты мне голову-то дуришь, Морган? Хватаешься, словно как готов меня за три пенни трахнуть, когда трахать-то надобно тебя самого? Слыхала я про тебя всякого, Морган, Полли Николз распиналась, как ее по пьяни развезло… — Женщина с силой оттолкнула его от себя. — Ступай к своему любимому мистеру Эдди — ежель он тебя взад пустит, кем бы он ни был, урод несчастный! — Она недобро хохотнула и исчезла в темноте, бормоча что-то насчет времени, потраченного зря на безбородого педика, и что пора ей найти какого мужика с честным причиндалом, чтобы заработать на жизнь.
От толчка безденежный — и, как выяснилось, печально известный — пьяный юнец ударился о сырую стену и, охнув, сполз по ней вниз, на мокрую мостовую. С минуту он сидел, глотая слезы от обиды и потирая ушибленное плечо. Потом задумался, что ему делать дальше. Провести остаток ночи в грязи на мостовой ему не улыбалось. Идти ему было некуда, денег — ни пенса, а до Кливленд-стрит и того престижного вест-эндского заведения, где он некогда пользовался популярностью у определенного рода клиентов, было так же далеко, как до завтрашнего вечера, когда Эдди принесет ему наконец обещанные деньги. До той поры у него и на еду-то денег не будет.
В глазах щипало. Черт бы побрал эту суку Полли Николз! Она ведь ничем не лучше его, какой бы праведницей ни держалась по отношению к нему. Обыкновенная грязнуля, готовая задрать юбку за каких-то вонючих четыре пенса — или, если уж на то пошло, за стакан джина. Морган по крайней мере имел дело с почтенными, богатыми клиентами; впрочем, мысль об этом только усиливала его чувство жалости к себе. Дорогое заведение из Вест-Энда вышвырнуло его, когда он лишился их самого богатого клиента. «Ну не виноват же я, что Эдди бросил меня ради этого чертова мистика с его обходительностью, дорогим домом и чертовым уродством…»
И Полли Николз, да проклянет Бог эту пьяную суку, узнала откуда-то об этом заведении на Кливленд-стрит и о том, чем там занимался Морган, и приперла его к стенке.
— Все про тебя знаю, Морган, — прошипела она. — Все, что ты позволял делать с собой за деньги. Слыхала я, отложил ты кой-чего на черный день из того, что подзаработал в том доме, откудова тебя выперли. Так вот, Морган, гони денежки, тогда я, может, и не заложу тебя, а? Эти констебли, что из отдела «Эйч», им, поди, любопытно будет узнать про хорошенького мальчика вроде тебя.
У Моргана дух перехватило от ужаса. Меньше всего Моргану нужны были неприятности с полицией. Проституция — серьезное обвинение даже для женщины. А уж парень, которого поймали продающим себя другому мужчине… Ну, о смертной казни речь не идет, но уж тюрьма светит наверняка, чертовски много лет тяжелой работы, а уж подумать, что может случиться с парнем вроде него в тюрьме… Но Морган вышел из дома на Кливленд-стрит, не имея при себе ничего, кроме одежды, что была на нем, полукроны, которой наградил его сверх счета последний клиент и которую ему удалось утаить от содержателей дома, да еще синяка под глазом.
И писем Эдди.
— Вот… — Он достал полкроны и протянул ей. — Вот все, что у меня осталось. Пожалуйста, Полли, я и так умру с голоду, только не говори констеблям.
— Полкроны и только? — взвизгнула она. — Каких-то сраных полкроны? Вот ублюдок маленький! Только-только из дорогого дома, где богатей тебя на руках носили, — и ты даешь мне всего полкроны?
— Но это все, что у меня осталось! — в отчаянии захныкал он. — Они у меня все отобрали! Даже почти всю одежду! — Он горько усмехнулся. — Посмотри на мое лицо, Полли! Вот что они оставили мне в подарок!
— Что ж, копы изукрасят тебя получше, миленок! — Она повернулась и сделала шаг прочь. — Констебль!
— Погоди! — Морган схватил ее за руку. Она остановилась.
— Ну, чего еще?
Он облизнул пересохшие губы. Это все, что у него осталось… но если эта пьяная шлюха отправит его в тюрьму, что толку ему будет от писем Эдди? И кто сказал, что он должен отдать ей все?
— Есть у меня еще одна вещь. Очень ценная вещь.
— Чего за вещь? — прищурилась она.
— Письма…
— Письма? Да ты никак за дуру меня держишь?
— Но это ценные письма! Они стоят уйму денег! Взгляд прищуренных глаз оживился.
— И что за письма у тебя такие, Морган, что они стоят уйму денег?
Он снова облизнул губы.
— Любовные, — прошептал он. — От очень важного человека. Они написаны им самим и подписаны его именем. Там описано все, что он делал, когда приходил ко мне в тот дом, и все, что он собирался делать в следующий визит. Они стоят целое состояние, Полли. Я поделюсь ими с тобой. Он готов заплатить мне кучу денег, чтобы получить их обратно, — кучу денег, Полли. Завтра вечером он выкупит у меня первое из них. Я дам тебе часть этих денег…
— Денег? Ты дашь мне письма! — фыркнула она. — Ха! «Поделюся с тобой»! С твоего позволения я возьму письма, вот как! А ну, ублюдок маленький, гони письма! — Она протянула к нему жадную руку, и взгляд ее сделался угрожающим.
От ненависти к ней у Моргана сжались кулаки. Хорошо еще, что он не сказал этой суке, сколько всего у него писем. Он поделил их на две связки и спрятал одну в штаны, а другую под рубаху. Те, что лежали под рубахой, были написаны Эдди по-английски. Те же, которые он положил в карман штанов, представляли собой «особый сюрприз», который Эдди посылал ему в последний месяц их встреч. Грязная потаскуха не смогла бы прочитать в них ни слова. Он достал перевязанный бечевкой пакет из кармана и протянул ей.
