Анатолий Коган - Замок братьев Сенарега
Это, впрочем, стало вскоре ясно каждому, кто был свидетелем необычного поединка. Остановились, выстроившись кругом, ратники во главе с Конрадом. Замерла, стиснув руки, на своем высоком месте Мария. Сбросил дремоту размечтавшийся Мазо и вскочил на ноги, удивленный нежданною яростью схватки. Все гадали, удержится ли молдавский витязь перед натиском опытного противника, скоро ли удастся пану Юзеку достать его саблей или хотя бы спихнуть в ров.
Тудору случалось не раз ненавидеть, но всуе этого чувства он не испытывал никогда. Теперь, встретившись с беспричинной, казалось ему, бессмысленной ненавистью наемника, сотник ощутил, как поднимается в нем волна холодной злости. Стоя у самого рва, Тудор отбил особенно яростный удар поляка, чуть отступил в противоположную сторону. И пан Юзек, увлеченный собственным выпадом, мгновенно оказался во рву.
— Дайте руку, ваша милость, — протянул Тудор ладонь поляку. Сотник совладал уже с поднявшейся в нем неприязнью и не мог видеть, как человек с клинком, свой для Тудора брат, барахтается в вязкой тине, нанесенной во рвы Леричей весенними ливнями.
Пан Понятовский, однако, вылезал уже сам из студеной грязи, стуча зубами от холода и ярости. К сотнику Боуру была по — прежнему протянута не рука его, а сабля.
Юзек, не переводя дыхания, ринулся в бой. Рука Тудора работала сама, мысль силилась угадать: отчего сей головорез так его ненавидит, что даже купание его не остудило? Может, Тудор когда—то с ним встретился, обидел чем, а потом забыл? Нет, такого быть не могло. Перед сотником стоял просто тать, в чьей душе проснулся вкус к крови. Тать давно ее не пил, и вот — хочется. Немало повидавший бродячих ратников на пути, Тудор встречал и таких. Протягивать подобному руку — безумие, отхватит. Такие понимают лишь удары.
Тудор отбил саблю ляха, от чего их руки, от локтя до ладони, уперлись одна в другую. Сотник с силой, всем телом, толкнул. И Юзек вновь оказался во рву.
Вокруг давно уже слышались негромкие возгласы одобрения. Ратники не любили злого пана, но доселе — боялись. Не страх будет рождать у них он впредь, но смех.
Пан Юзек, однако, и не думал сдаваться. Выбравшись из тины, обезумевший лях остервенело лез на Тудора, слепо колотя перед собою свистящим в воздухе клинком. Сотник лишь брезгливо отталкивал от себя смердящего, покрытого черной жижей дьявола, уже не опасного для него. Пан Юзек, однако, продолжал наседать, пока не напоролся на саблю сам. Наемник охнул, схватился за грудь и сел, где стоял.
Подскочившие товарищи отволокли пана в сторону, содрали камзол, положили, Юзека на траву. Появившийся откуда — то работник Василь склонился над ним, стал прикладывать снадобья, перевязывать. Пана уволокли.
Тудор, испытывая тошноту, тщательно вытер саблю о траву, протер полой плаща, вложил в ножны. Застегивая кафтан, обвел взором, словно пробудившись, пространство. Воины оживленно переговаривались, размахивали руками, смеялись. С каким — то немым вопросом уставились на сотника карие очи юноши Мазо. Со стены ему радостно светили другие, тоже карие — Мария оправилась от тревоги и счастливо улыбалась храброму синьору Теодоро.
— Теперь, — заявил подошедший мессер Пьетро, — мне следовало бы удвоить тяжесть тех дукатов, ибо знаю, чего стоите вы в бою. Но не сделаю этого — Доставленное вами всем удовольствие стоит золота. — И генуэзец крепко пожал руку своему пленнику.
Похвала в ушах Тудора прозвучала жестокой насмешкой. Не выдержал искуса, открылся! Одно утешило сотника — взволнованный и радостный взор Марии. Да слова Мазо, когда парень, подойдя, высказал наконец свой вопрос:
— Вы будете, синьор Теодоро, учить меня биться на саблях?
Еще один человек с увлечением, не замеченный всеми, наблюдал за поединком из — за выступа стены, притоптывая в острые мгновения ногами, с азартом ударяя кулаком о ладонь. Это был спасенный Василем и Мазо молодой турок Нуретдин—ага.
Часть вторая
МИССИЯ ОТЦА РУФФИНО
По морю плывет галея. Мерно постукивает в груди чудовища большой черный бубен, в лад ему взметываются длинные ряды тяжелых весел. Вот судно нашаривает вход в лиман; с правого берега остается золотистое острие песчаной косы, с левого — такой же мысок на материке. Стаи жирной рыбы устремляются навстречу черному кораблю. Но мореплавателям — не до рыбной ловли, эти люди — ловцы иной добычи. Вот проступили яснее на берегу очертания башен и стен высокого, крепкого замка. На палубу высыпают вооруженные люди, на мачты ползут боевые флаги и вымпелы, и даже алый лев, стоящий на задних лапах на желтом среднем парусе, чудится, еще сильнее растопыривает когти и выпячивает грудь, готовясь к сражению. Галея подходит все ближе; вот вспыхивает над ней, ближе к носу, упругое белое облако, звучит пушечный выстрел. Еще и еще, иду — де на вы! Башни замка тоже окутываются дымом, там приняли вызов. Сейчас он начнется, славный бой!
Но все это — флаги и выстрелы — не для войны, ради встречи. Празднично разодетые люди распахивают врата маленькой крепости и радостно устремляются к берегу. Галея подходит, насколько дозволяет глубина, бросает разлапистые якоря, спускает на воду лодки. Еще несколько минут, и встречающие помогают путешественникам высадиться на гостеприимный берег.
Стоя в небольшой толпе подле раскрытых ворот замка, сотник Тудор наблюдал за тем, как близится идущая от берега торжественная процессия.
Впереди с обнаженным мечом важно шагает длинноногий, плечистый детина с красивым грубым лицом в роскошном плаще синего бархата поверх парчового камзола, в простой красной шапке гребца. Это синьор Джироламо Гандульфи, патрон прибывшего корабля. Рядом семенит сморщенный, тощенький старичок с большущей сумкой через плечо, с чернильницей у пояса, — честнейший мессер Никколо Гандульфи, старейшина корпорации генуэзских нотариусов в славном городе Каффа; мессер Никколо привезен сюда, дабы скрепить и освятить печатями и подписями ряд важных документов, которыми утверждалось процветание замка и его обитателей. Следом выступала галейная братия — шестеро молодцов свирепого вида с мечами наголо. А за почетной стражей шагал человек, при приближении которого кулаки пана Боура невольно сжались, как попавшая в ледяную воду раскаленная сталь.
Шествие придвинулось вплотную, и Тудор увидел давно ожидаемого им противника.
В простых сандалиях на босу ногу, в белой рясе и черной накидке доминиканца, с приветливой улыбкой на устах к воротам Леричей шел человек среднего роста с благообразным и умным лицом. Монах держался просто: у него было внушающее уважение достоинство, было даже величие в его смиренной поступи, в чуть склоненной голове со светлым пятном тонзуры на темени, среди седеющих волос. Доминиканцу было лет сорок, не более сорока пяти. Обеими руками, как величайшее сокровище приятный с виду клирик нес небольшой, сияющий на весеннем солнце золотой ларец. Люди при его приближении опускались на колени. «Реликвия! Реликвия!» — пронесся благоговейный шепот по толпе.
Чем ближе ко вратам, тем торжественнее становилась поступь доминиканца, неземная благодать разливалась по лику святого отца. Входя под свод, он шагал уже, казалось самым набожным зрителям, над землею, златой ковчежец плыл над его ладонями по воздуху. Старшие Сенарега, Амброджо и Пьетро, со склоненными головами смиренно шествовали по бокам божьего человека, немного от него отставая.
Снова ударили пушки со стен, и процессия с величавой медлительностью направилась к недавно выстроенному малому костелу замка.
Святости в воздухе Леричей в те торжественные минуты было много, но каждый думал все — таки о своем.
Ближе всего к богу были мысли мессера Пьетро. Наконец, наконец — то прибыла в замок долгожданная реликвия, которая освятит его дом, принесет удачу и благость, сделает угодными господу все его предприятия! Правда — Пьетро пощупал у себя на груди — в золотой ладанке под его сорочкой хранится капля млека пресвятой девы, но капля суть капля, как ни свята, в доставленном же аббатом ларце лежит кое — что потяжелее и столь же древнее — немалая часть щиколотки святого Иосифа. Это и надежнее, и крепче.
Бравый мессер Гандульфи — младший взирал на все вокруг с привычным . вожделением к чужому. Его бы воля — выпустил бы с абордажными тесаками на этот берег всех, кто на галее, — матросов, пиратов, гребцов. Мужей и старух — под нож, молодых красоток — в постели, затем — на корабль. А эту юную отроковицу, что ждет, потупив глазки, у двери часовни, — ему, храброму Джироламо, на такой и жениться потом можно, если у других ее родичей на приданое деньги есть, да и гербом семейство славно, не помешал бы Джироламо и герб. Золото и прочее ценное — тоже на галею, нечего ему тут пропадать. Но — нельзя, нельзя!
