Поль Феваль-сын - Марикита
– Зачем вам его имя?
– Он испанец?
– Француз.
– Значит, враг…
– Для нас не существует границ…
– Я же не сказал, что он враг Испании: это меня не касается… Но в его стране вешают наших соплеменников…
– А в Мадриде инквизиция подвергает их пыткам и сжигает…
– Ты что, считаешь, что ты умнее всех? – проворчал предводитель, нахмурив брови.
– Нет, я просто говорю то, что думаю… и говорю правду…
– Твой брат умер; ты хочешь, чтобы я дал тебе рубиду?[4]
Опустившись на колени, Марикита приложила ухо к груди Лагардера и услышала слабое биение его сердца.
– Он жив, – ответила она, – значит, его можно спасти… Если вы не хотите мне помочь, тогда оставьте меня здесь, я сама позабочусь о нем.
– С каких это пор раньи бросают своих раненых без помощи – возмутился предводитель.
– Но этот человек не ваш, вы сами только что это сказали.
– Раз ты защищаешь его, значит, сейчас он один из наших. Хватит спорить, давай лучше спросим колдунью, умрет он или его можно вылечить.
Марикита расстегнула мокрый от крови камзол Анри. На груди возле самого сердца зияла колотая рана. Если бы шпага Носе прошла на два дюйма ниже, Лагардер бы уже не нуждался ни в чьих заботах.
– Судьба сберегла его, – заметила одна из женщин.
– Ты видишь медальон, который он носит на груди? – спросила ее другая. – Смотри, как искорежена оправа; удивительно, как еще портрет сохранился.
Алчные взоры уставились на оправленный в золото портрет девушки, в которой Марикита сразу же узнала мадемуазель де Невер.
– Она спасла его, – прошептала девушка. – Любовь оказалась сильнее смерти!
Этот медальон на золотой цепочке Аврора в присутствии матери сама повесила на шею Анри в тюрьме Шатле, где Лагардер, приговоренный к смерти Огненной палатой, ожидал исполнения приговора. Неужели он больше никогда не увидит ту, чье изображение носит у самого сердца?
Колдунью звали Мабель. Это была та самая старуха, которая когда-то стерегла маленькую Аврору в палатке цыганского вожака в долине горы Баладрон и которую Флор усыпила, чтобы во сне выведать у нее, куда цыгане бросили опоенного сонным зельем Лагардера.
Уже тогда Мабель считалась старухой, и время только добавило морщин на ее чело. Она приказала подвести ее кибитку поближе к раненому и со своего возвышения долго разглядывала лежащего без сознания шевалье. Облаченная в причудливые лохмотья, со спутанными волосами и пергаментно-желтой кожей, она выглядела отталкивающе, но движения ее были исполнены величия.
– Он красив, – наконец вымолвила она. – Он мертв?
– Нет, матушка, – ответил кто-то. – Девушка говорит, что он выживет.
– Чем его ранили?
– Он получил ужасный удар шпагой, однако лезвие не задело сердца.
– Помогите мне спуститься; я хочу получше разглядеть его.
Однако колдунья, несмотря на свой преклонный возраст, отнюдь не была немощной старухой и не нуждалась ни в чьей помощи. Она без труда слезла с повозки, быстрым шагом подошла к раненому и склонилась над ним. Ее лицо приняло странное выражение; морщины на нем разгладились, взгляд устремился вдаль, словно она пыталась оживить какие-то давние воспоминания.
– Это он, конечно же, он, я не могла ошибиться, – прошептала она. – Значит, судьба сделала его своим избранником, ведь он вернулся оттуда, откуда не возвращается ни один из смертных.
– Ты его знаешь? – спросил изумленный предводитель.
– Когда-то давным-давно, – напевно начала Мабель, – я собстренными руками приготовила волшебное питье шотландских цыган, и он выпил его…
Цыгане прекрасно знали страшный наркотик, о котором говорила колдунья, и были осведомлены о последствиях его употребления: он действовал одновременно как снотворное и как медленный смертельный яд. Человек, принявший его, спал беспробудным сном несколько часов, а потом умирал, так и не приходя в сознание. На старую цыганку устремились вопрошающие взоры.
– Его тело положили в могилу, – продолжала она, – вместе с истлевшими костями старого Хаджи. Утром мы пришли туда убедиться, что он уснул вечным сном, но его там уже не было…
– Не может быть, Мабель! Это невозможно! – раздались голоса.
– Я так и не узнала, кто сумел спасти его, потому что в ту ночь меня саму усыпили. Но это наверняка был кто-нибудь из наших, раз ему был известен секрет, как пробудить человека от колдовского сна. Он прижег спящему ступни и ладони раскаленным железом.
– А зачем ему дали выпить это зелье?
– Христиане обещали нам много золота, если мы убьем его и отдадим им девочку, которая была с ним. Но он был нашим гостем, и мы могли только усыпить его, – объяснил старый цыган.
– Законы гостеприимства священны, – поддержали старейшину мужские голоса. – И кто же его спас?
– Загадка!.. Но кто бы он ни был, он поступил хорошо… Иначе бы меня все время мучила совесть – ведь я помогала свершиться черному делу. Та девочка была такая нежная, кроткая… прошло уже много лет, но я до сих пор не могу забыть ее… – прошептала старуха.
Внезапно взгляд колдуньи упал на портрет в покореженной золотой оправе, и с губ ее сорвался удивленный возглас.
– Это она, – воскликнула старая цыганка, – только здесь она совсем взрослая. Какой же красавицей она выросла!
Мабель взяла медальон и принялась внимательно разглядывать портрет Авроры. Марикита даже испугалась, не захочет ли старуха оставить его себе.
– Верните ему портрет, матушка, – произнесла она. – Это его талисман: если бы не медальон, он был бы уже мертв.
Колдунья нахмурилась, и под острым взглядом ее серых глаз юная цыганка потупилась.
– Кто тебе сказал, что я собираюсь взять его? – сурово спросила она. – И почему ты защищаешь этого человека?
– Потому что он мой брат, – ответила девушка.
– Ты лжешь… у тебя никогда не было братьев… Признайся лучше, что ты любишь его; впрочем, ты не первая. Одна наша девушка, вроде тебя, когда-то тоже любила его до безумия. Эта любовь погубила ее: она стала христианкой.
– Это правда, – ответила Марикита. – Раньше ее звали Флор, а теперь ее зовут Мария де ла Санта-Крус.
– А ты что, знаешь ее?
– Она моя подруга. Мы вместе танцевали на площадях Мадрида.
– Она любила его, – повторила Мабель, – но он, скорее всего, даже не знал об этом, потому что у сердца он носит портрет другой… Ни одна женщина не может устоять перед его красотой… если бы я встретила его в двадцать лет… – Она умолкла, устремив взор на шевалье. – Так, может, это Флор и спасла его? – продолжала она. – Хотя в те времена Флор была еще совсем девчонкой… Что ж, если она сумела это сделать, то повторяю, она хорошо поступила… Ты знаешь, где сейчас Флор? – обратилась старуха к Мариките.
