Николай Дмитриев - Майор из Варшавы
Поручительство эмигрантского цетра стоило многого, и пан Казимир тяжело вздохнул:
— Ну если так, рискну я… Когда пойдем?
— Я сказал в гостинице ждать буду. Как дежурному позвонят, отправимся. — Червенич на ходу повернулся к пану Казимиру. — Да брось ты, все у нас тики-так!
Не отвечая, пан Казимир пошел за Червеничем. Будь что будет, раз уж столько сделано, отступать по меньшей мере неразумно…
* * *Раньше в этом здании пану Казимиру бывать не приходилось, и сейчас он удивленно заметил, что дом, такой невзрачный с виду, вытянут в глубь квартала. Час назад в гостинице прозвучал долгожданный звонок, и уже через десять минут Червенич с паном Казимиром были у проходной. Дежурный пропустил их беспрепятственно, и они очутились во внутреннем дворике, в котором пофыркивали моторами несколько легковых автомашин.
Отсюда через боковую дверь они вошли в здание и оказались в длинном кольцевом коридоре, все окна которого выходили не на улицу, а во двор. Вышагивая вслед за Червеничем, пан Казимрир в каждом окне видел чуть поворачивающиеся после каждого простенка лакированные крыши автомобилей.
Отыскав нужный кабинет, Червенич распахнул дверь и, еще у порога щелкнув каблуками, громко доложил:
— Герр майор! Военный переводчик Червенич и господин Ленковский согласно вашему приказу прибыли!
За большим столом сидел молодой лысоватый немец, безуспешно старавшийся придать своему лицу величественное выражение.
— Гут, господин Ленковский! — Хюртген сморщился и страдальчески потер грудь ладонью. — У вас прекрасная аттестация, но я хотел бы кое-что уточнить…
— Я весь внимание, герр майор… — пан Казимир наклонил голову.
— Это правда, что вы владеете немецким, французским, русским и польским языками?
— Да, я учился в Петершулле и даже могу сказать, что, судя по выговору, герр майор уроженец Баварии.
— Так это же превосходно! — Хюртген расплылся в улыбке. — Тогда у меня только один вопрос… Подойдите.
Хюртген сдвинул лежавший у телефона лист бумаги, и пан Казимир увидел высунувшуяся из-под него фотографию.
— Прошу посмотреть.
Вместе с бумагой Хюртген пододвинул снимок к краю стола и прижал пальцем фотографию. Пан Казимир наклонился и, стремясь скрыть охватившее его волнение, начал протирать стекла пенсне.
— Кто этот господин?
Хюртген слегка передвинул палец и показал на усатое лицо в центре снимка.
— Зибельс… — Пан Казимир поднял голову. — Фотоснимок сделан в Вильно в 1928 году. И можете снять листик, там сбоку, крайний, я…
— Чудесно, господин Ленковский…
Хюртген убрал бумагу и смешно закрутил головой, сравнивая фото пана Казимира с оригиналом.
— А что случилось дальше?
— Дальше я перешел советский кордон у Крайска, через Зембин добрался до Борисова и выполнил все, о чем просил господин Зибельс. Как мы договорились, я написал ему, но ответа не получил.
— Зибельс не мог ответить. Что было с вами?
— Все просто. На улице меня случайно опознал мой бывший солдат. Как царский офицер, я угодил на север и отуда бежал в 34-м.
— Господин Ленковский. — Хюртген важно выпрямился. — Я хотел бы знать, почему вы не сообщили о ваших заслугах?
— Но я за собой заслуг не числю… — пожал плечами пан Казимир.
— О, зер гут! Я не люблю людей, предъявляющих претензии, не имея заслуг, и уважаю людей с заслугами, но без претензий. Я удовлетворен. Господин Ленковский, вы пока можете быть свободны.
Пан Казимир недоуменно посмотрел на Хюртгена и, не понимая, в чем дело, так и стоял, пока Червенич не подтолкнул его.
— Ну, пошли, пошли…
— Пан Червенич, задержитесь!
Услышав это, пан Казимир вздрогнул и на ватных ногах вышел из кабинета. В коридоре было совершенно пусто. Ни солдат, ни конвоя, вообще никого. Пан Казимир метнулся к окну и начал лихорадочно дергать ручку оконного шпингалета. Окно выходило во внутренний двор, а там всего полтора метра до земли, там авто и там открытые ворота на улицу…
Мысли пана Казимира скакали, как загнанный табун, ручка с хрустом подалась, и одновременно позади хлопнула дверь. Майор резко обернулся и, к своему удивлению, увидел широко улыбающегося Червенича. Пан Казимир отпустил скользский латунный шарик и сдавленно спросил:
— Ну что?..
— Порядок, Костя! С этой минуты ты — личный переводчик герра майора. И кстати, а почему ты не сказал, что путался с ними еще тогда?
Мгновенно успокоившись, пан Казимир, как по наитию, сочинил:
— Я не путался, Вась… Я в Париже без денег сидел. Там они меня как Ленковского и подцепили. А когда я узнал, что Зибельс немец, вообще смылся. Хорошо еще Зибельса через год в Вильно у Красной кирки пристрелили…
— Пристрелили его, говоришь? Значит, все не так? — догадался Червенич.
— Не совсем так… Ну, работал я один раз под этим именем, работал. Как чувствовал: всплыть может, вот и подстраховался через пана Генрика. Он-то действительно бегал из лагеря…
— Ну ты и жук, Котька… Да теперь все ерунда! Главное, твой лесничий тебя не подвел, все тики-так сошлось!
Червенич радостно хохотнул оттого, что их выдумка так удачно совпала с неожиданно всплывшими обстоятельствами и вдруг увидел крошки засохшей краски, насыпавшейся со шпингалета.
— Ты что это, Костя, никак через окно удирать наладился?
— А ты как думал? Я ждал, тебя вот-вот там схватят, а меня здесь…
— Да, глубоко копнули аккуратисты чертовы! Архив у них поставлен. Но и у тебя, Костя, нюх тоже соба-а-чий, выходит не зря боялся… Да, на этот раз курок в пустой барабан ударил…
Червенич задним число осознал грозившую им опасность и замотал головой.
— Э, нет худа без добра! Зато теперь все проверочки прошли, комар носа не подточит. Идем, Хюртген приказал тебя оформить немедленно… А потом, в кабак!
И уже шагая вслед за Червеничем по коридору, пан Казимир еще раз оценивающе глянул в окно. Да, возможность побега была хорошая…
* * *В воздухе, вместо бодрящего снега, висела сырая, пронизывающая до костей «мжичка». В ее туманном облаке мокрый лес становился неуютным, и человека против воли тянуло в тепло, под крышу, к разгорающемуся огню.
Если б не участки молодого ельника, маленькому отряду Малевича пришлось бы совсем плохо. Там исчезало раскисшее месиво опавших листьев и только там, наломав лапника, можно было спрятаться от дождя и согреться, привалившись к стволу подросшей елки.
Люди, мало-помалу собравшиеся вокруг Малевича, уходили в лес поодиноке, и само собой у них не было ни баз, ни оружия, ни продовольствия. Сам отряд насчитывал семь человек, а из оружия имелись две винтовки, один наган и сто шестнадцать патронов.
