Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1
— Я не приказывал вам смотреть глазами, — продолжал Бальзамо, — смотрите грудью.
Выхватив из-под камзола стальной прут, он приставил его к вздымающейся груди девушки. Та подскочила, как будто огненная стрела пронизала ее до самого сердца, и глаза ее тут же закрылись.
— Прекрасно. Вы начинаете видеть? — спросил Бальзамо.
Девушка кивнула.
— Теперь вы будете говорить, не так ли?
— Да, — ответила Андреа и поднесла руку ко лбу, словно у нее невыносимо болела голова.
— Что с вами? — спросил Бальзамо.
— Мне больно!
— Почему вам больно?
— Потому что вы заставляете меня видеть и говорить.
Бальзамо провел несколько раз руками перед лбом Андреа; казалось, он рассеивал флюиды, под воздействием которых она готова была взорваться.
— Как теперь? Еще больно? — спросил он.
— Уже меньше, — ответила девушка.
— Хорошо, тогда посмотрите, где вы находитесь.
Глаза Андреа оставались закрытыми, однако лицо ее потемнело и выразило живое удивление.
— В красной комнате, — прошептала она.
— С кем?
— С вами, — вздрогнув, отвечала она.
— Что случилось?
— Мне страшно! И стыдно!
— Отчего же? Разве мы не связаны с вами симпатически?
— Это так.
— Разве вы не знаете, что я позвал вас сюда с самыми чистыми намерениями?
— Знаю.
Лицо девушки посветлело, но потом по нему опять пробежало облачко.
— Вы не сказали мне всего, — продолжал Бальзамо. — Вы простили меня не полностью.
— Я вижу, что если вы не желаете зла мне, то, возможно, желаете его другим.
— Вполне вероятно, — пробормотал Бальзамо и уже повелительно добавил — Пусть вас это не занимает.
Лицо Андреа приняло обычное выражение.
— В доме все спят?
— Не знаю, — ответила девушка.
— Так посмотрите.
— В какую сторону мне посмотреть?
— Погодите-ка. Сначала в сторону вашего отца. Где он?
— У себя в спальне.
— Что он делает?
— Лежит.
— Спит?
— Нет, читает.
— Что он читает?
— Одну из тех скверных книг, которые он вечно заставляет меня читать.
— И которые вы не читаете?
На лице у Андреа появилось высокомерное презрение.
— Никогда.
— Хорошо, значит, с этой стороны все спокойно. Теперь посмотрите в сторону Николь, в ее спальню.
— Там нет света.
— Вам нужен свет, чтобы видеть, что там делается?
— Если вы прикажете, то нет.
— Смотрите, я так хочу!
— Ах, я ее вижу!
— И что же?
— Она полуодета; вот она тихонько открывает дверь спальни; теперь спускается по лестнице.
— Так, и куда же она направляется?
— Останавливается у двери во двор, прячется за нею. Она кого-то ждет, подстерегает.
Бальзамо улыбнулся.
— Не вас ли?
— Нет.
— Прекрасно, это главное. Когда за девушкой не следит ни отец, ни горничная, ей нечего бояться, разве что…
— Нет, — проговорила Андреа.
— Ах, так вы ответили на мою мысль?
— Я вижу ее.
— Стало быть, вы никого не любите?
— Я? — пренебрежительно переспросила девушка.
— Ну конечно! Мне кажется, вы могли бы полюбить. Не для того же вы вышли из монастыря, чтобы жить в заточении. Разве вместе с телом вы не освободили и сердце?
— Мое сердце не занято, — покачав головой, печально проговорила Андреа.
Черты ее осветились такою девичьей скромностью и чистотой, что Бальзамо, просияв, прошептал:
— Лилия! Ученица! Ясновидящая!
Он радостно и благодарно всплеснул руками и снова обратился к Андреа:
— Но если вы не любите, то, должно быть, любимы?
— Не знаю, — тихо ответила девушка.
— Как не знаете? — довольно резко отозвался Бальзамо. — Ищите! Когда я спрашиваю, то хочу знать ответ!
С этими словами он снова прикоснулся к груди девушки стальным прутом. Она, как и в первый раз, вздрогнула, но на лице ее отразилась уже не такая сильная боль, как прежде.
— Да, да, я вижу, только пощадите, иначе вы меня убьете!
— Что вы видите? — спросил Бальзамо.
— Ах, но это невозможно! — испугалась Андреа.
— Что вы видите?
— Молодого человека, который после моего возвращения из монастыря преследует меня, следит за мною, не сводит с меня глаз, но лишь тайно.
— Кто он?
— Лица я его не вижу, вижу только одежду — но ведь так одевается челядь?
— Где он?
— Внизу, у лестницы. Ему плохо, он плачет.
— Почему вы не видите его лица?
— Он закрыл его руками.
— Смотрите сквозь руки.
Андреа, казалось, сделала усилие и воскликнула:
— Жильбер! Я же говорила, что это невозможно!
— Отчего же невозможно?
— Оттого, что он не смеет меня любить, — с высокомерным презрением ответила девушка.
Бальзамо улыбнулся с видом человека, который знает, что такое мужчина, и понимает, что непреодолимых преград для сердца нет, пусть даже преграда эта — целая пропасть.
— А что он делает у лестницы?
— Погодите… Вот он отнимает руки от лица, хватается за перила, встает, начинает подниматься.
— Куда он направляется?
— Сюда. Но это бесполезно, войти он не посмеет.
— Почему не посмеет?
— Потому что побоится, — с презрительной улыбкой ответила Андреа.
— Но он будет подслушивать!
— Конечно. Он приложил ухо к двери, слушает.
— Стало быть, он вас смущает?
— Да, ведь он может услышать мои слова.
— И способен использовать их даже против вас, женщины, которую любит?
— В минуту гнева или ревности — да. Еще бы, в такие мгновения он способен на все.
— Тогда нужно его спугнуть, — проговорил Бальзамо и, нарочито громко ступая, направился к двери.
Для Жильбера время его доблести еще явно не настало: услышав шаги Бальзамо и боясь быть застигнутым врасплох, он вскочил верхом на перила и съехал до самого низа. Андреа испуганно вскрикнула.
— В его сторону можете больше не смотреть, — вернувшись к ней, сказал Бальзамо. — Эти влюбленные из простонародья мало интересны. Не хотите ли вы лучше сказать мне что-нибудь о бароне де Таверне?
— То, чего хотите вы, хочу и я, — со вздохом ответила Андреа.
— Так, значит, барон беден?
— Очень беден.
— Настолько беден, что не может предоставить вам никаких развлечений?
— Никаких.
— Стало быть, вы скучаете в этом замке?
— Смертельно.
— Быть может, вы честолюбивы?
— Нет.
— Вы любите отца?
— Да, — после некоторого колебания ответила девушка.
— Однако вечером мне показалось, что эта дочерняя любовь чем-то омрачена? — улыбнувшись, осведомился Бальзамо.
