Ной Гордон - Шаман
Во время сезона грязи Роб Джей навестил деревню индейцев, стараясь объезжать появившиеся в большом количестве затопленные места — похожая на губку прерия оказалась неспособна впитать всю влагу от растаявших снегов. Он увидел, что сауки снимают свой зимний лагерь, и последовал за ними на открытый участок милях в шести оттуда, где индейцы вместо маленьких зимних типи ставили гедоносо-те — лонгхаусы из переплетенных ветвей, продуваемые легким летним ветерком. Для перемещения лагеря существовало серьезное основание: сауки ничего не знали о канализации, и зимний лагерь наполняла вонь от испражнений. Тот факт, что они пережили суровую зиму и переезжают теперь в летний лагерь, очевидно, поднял настроение индейцев, и, куда бы Роб Джей ни посмотрел, он видел, как молодые люди борются, бегают или играют в подвижную игру, зрителем которой ему еще ни разу не доводилось выступать. В ней использовались толстые деревянные палки, к одному концу которых были привязаны сумки из кожаных ремней, и деревянный мяч, обтянутый оленьей кожей. Во время игры один участник, двигаясь с максимальной скоростью, выбрасывал мяч из сетки на конце палки, а другой должен был поймать мяч в такую же сетку. Передавая добычу друг другу, они переносили мяч на значительные расстояния. Игра была энергичной и очень грубой. Когда один игрок нес мяч, остальные старались выбить у него мяч из сетки своими палками, причем часто коварно наносили удары по туловищу и конечностям соперников, чтобы те споткнулись или врезались друг в друга. Заметив, с каким восторгом Роб наблюдает за происходящим, один из четырех игравших индейцев подозвал его и отдал ему свою палку.
Другие заулыбались и быстро приняли его в игру, целью которой, с его точки зрения, была не столько физическая активность, сколько нанесение физических увечий. Он был крупнее большинства игроков, с более развитой мускулатурой. При первой же возможности парень с мячом резко вывернул запястье и швырнул Робу твердый шар, закрутив его. Он протянул за мячом руку, но промахнулся, и ему пришлось бежать за ним, но он оказался в самом центре борьбы не на жизнь, а на смерть: длинные палки с грохотом сталкивались и создавалось впечатление, что большая их часть в результате приземлялась именно на его тело. Такая сложная передача мяча озадачила его, и он, поняв наконец, насколько ничтожны его шансы на победу, вернул палку владельцу.
Когда он ел тушеного кролика в лонгхаусе Маква-иквы, знахарка тихо сообщила ему, что сауки хотят, чтобы он оказал им услугу. Всю долгую, холодную зиму они ловили в силки пушных зверьков, и теперь у них было два тюка первосортных шкурок норки, лисы, бобра и ондатры. Они хотели обменять меха на семена, чтобы сделать первый в этом году посев.
Роб Джей очень удивился подобной просьбе: он и не думал, что индейцы могут возделывать землю.
«Если мы сами отдадим меха белому торговцу, он обманет нас», — добавила Маква-иква. Она сказала это беззлобно, просто констатируя факт.
Итак, однажды утром они с Олденом Кимбелом привели двух вьючных лошадей, нагруженных шкурками, и еще одну — без груза, прямо в Рок-Айленд. Роб Джей долго и яростно торговался с владельцем местного магазина и в обмен на меха получил пять мешков посевного зерна: мешок мелкого, скороспелого зерна; два мешка зерна покрупнее, поплотнее, с твердой сердцевиной — для мамалыги и два мешка маиса с мягкой сердцевиной и большими ушками; а также по три мешка семян бобов, тыквы и кабачков. Кроме того, он получил три золотых монеты номиналом в двадцать долларов — они лягут в основу резервного фонда сауков, на средства которого те смогут приобрести у белых другие товары, если в том возникнет необходимость. Олден был просто в восторге от дальновидности хозяина и, кроме того, он нимало не сомневался, что Роб Джей провел всю торговую операцию не без прибыли для самого себя.
Той ночью они остались в Рок-Айленде. В салуне Роб весь вечер цедил две кружки пива и слушал похвальбу ветеранов индейских войн, ударившихся в воспоминания.
— Здесь все раньше принадлежало или саукам, или фоксам, — заявил бармен со слезящимися глазами. — Сауки называли себя «саки», а фоксы называли себя «мескуоки». Этим двум племенам принадлежала вся территория между Миссисипи на западе, озером Мичиган на востоке, Висконсином на севере и рекой Иллинойс на юге — пятьдесят миллионов чертовых акров лучшей земли для ферм! Самая большая деревня у них называлась Саук-и-нук, и это был настоящий город, с улицами и площадью! Там жили одиннадцать тысяч сауков, и они обрабатывали две с половиной тысячи акров между Рокки-ривер и Миссисипи. Ну, мы быстро обратили этих краснокожих дьяволов в бегство и сами стали использовать эту шикарную землю!
Истории, которые он там услышал, были байками о кровавых поединках с Черным Ястребом и его воинами, в которых индейцы всегда походили на демонов, а белые всегда отличались мужеством и благородством. Эти байки в основном рассказывали ветераны великих крестовых походов. Их «откровения» представляли собой одну большую и очевидную ложь, мечту о том, что могло бы быть правдой, если бы рассказчики были хоть немного более добрыми людьми. Роб Джей понял, что большинство белых не видели того, что он открыл в этом народе. Белые говорили о сауках так, словно те были дикими зверями, которых обязательно нужно выслеживать и гнать до тех пор, пока они не уйдут с этих земель, чтобы человеческому племени жилось в большей безопасности. Роб же всю свою жизнь искал духовную свободу, которую нашел у сауков. Именно этой свободы он жаждал, когда писал листовку в Шотландии, именно она, как он считал, умерла у него на глазах во время казни Эндрю Герулда. И вот наконец он обрел ее в горстке оборванных, краснокожих чужеземцев. Он ничего не романтизировал; он видел нищету лагеря сауков, отсталость их культуры, равнодушие мира к ним. Но, обхватив ладонью кружку с пивом, пытаясь выказывать интерес к байкам досужих пьяниц о вспоротых животах, снятых скальпах, мародерстве и грабежах, он понимал: Маква-иква и ее сауки — лучшее, что случилось с ним в этом мире.
14 Мяч и палкаРоб Джей наткнулся на Сару Бледшо и ее ребенка совершенно случайно — примерно так иногда удается застать диких животных в редкие моменты расслабленности. Ему доводилось заставать птиц в тот момент, когда они довольно дремали на солнце, только что выкупавшись в пыли и почистив перышки. Женщина сидела вместе с сыном на земле возле хижины, закрыв глаза. Вот только Сара обошлась без чистки перышек: ее длинные светлые волосы были тусклыми и спутанными, а мятое платье, прикрывавшее тощее тело, пестрело пятнами. Кожа у нее была рыхлой, а бледное лицо с заострившимися чертами выдавало болезнь. У маленького мальчика, дремавшего на солнце, волосы были такие же светлые, как и у матери, и такие же спутанные.
