Юлия Андреева - Свита мертвой королевы
– За сто реалов женитесь сами! – дон Алвиту в сердцах бросил на пол шляпу, скрестив худосочные ручки на груди. – А я, как благородный человек, как дворянин Алвиту виконт Фару, не женюсь менее чем за триста.
– Возьмите свои триста, – с нескрываемой злобой Альвару сунул Алвиту кошелек.
Тот принял его воистину королевским жестом, взвесив на руке и определив таким образом, что его не обманывают, после чего подал мне руку.
– А ваша дама часом не является парнем, уж больно она высока да широка в плечах? – как бы между прочим осведомился он, поворачиваясь к Альвару и продолжая вести меня к алтарю. – За парня я, пожалуй, продешевил. Учтите, дон Альвару, если вы принуждаете меня против ясной воли моего Господа жениться на юноше, то я хотел бы получить за это как минимум пятьсот.
– Даю вам слово, что она женщина, – Альвару с трудом скрывал отвращение, которое вызывал в нем мой жених.
В самых недобрых предчувствиях я подошла к святому отцу, опустившись вместе с доном Алвиту на колени. Священник торопился, путая слова и портя торжественность обряда. За моей спиной Альвару требовал, чтобы венчание проходило еще быстрее. Наконец мы произнесли традиционные «да», и нас отпустили. Мой жених раскраснелся, его лоб покрылся испариной, и редкие светлые волосики прилипли к лицу.
После венчания граф, даже не поклонившись Алвиту, грубо взял меня под локоть и на глазах у новоявленного мужа увел в свой шатер. Там, все еще ругаясь из-за непомерных расходов и проклиная дона Алвиту, он овладел мной, смеясь и радуясь как ребенок, что отныне будет спать с виконтессой Фару, доньей Алвиту. Мне было не до смеху, так как любое движение Альвару отзывалось во мне острой болью, но слава богу он скоро натешился.
– Алвиту когда-то были одним из славнейших родов королевства, но его слава и капитал утонули в дешевом вине, – пояснил он, завязывая штаны. – Теперь последний представитель некогда благороднейшего рода не более чем ярмарочный шут.
Он повернулся взять кувшин с вином, в то время как у входа в шатер раздался слабый стон. Я вскрикнула, инстинктивно пытаясь найти меч, который обычно носила с собой, будучи в мужском костюме.
Не закончив с гардеробом, Альвару схватил свой меч и бросился туда, где только что кричали. Я услышала проклятия и лязг стали, наткнувшейся на сталь.
Несколько секунд шел бой, после чего одна из стен шатра вдруг окрасилась красным, словно какая-то хозяйка плеснула на нее ягодным соком. С окровавленным мечом Альвару вошел в шатер, его качало. Я вскочила и подлетела к нему, думая, что он ранен и нуждается в помощи.
– Благородный род! Да, действительно, благородный. Последний в роду Алвиту не сумел выдержать моих оскорблений.
– Он напал на вас? – я прикрыла рот ладонью. – Мой муж, дон Алвиту, которому вы только что заплатили за то, чтобы он сделал меня своей женой и порядочной женщиной, напал на вас?
– И сделал вдовой, – граф стоял, уставившись на свой меч. – Он решил за благо оставить вас вдовой. Я хотел, чтобы вы всего лишь носили его имя, в то время как он пьянствует в кабаках с местными забулдыгами и бездельниками. Его же смерти, видит Бог, я не желал. Но теперь он убил моего оруженосца и…
– И мне снова следует переодеться Ферранте Сорья? – я нервно рассмеялась.
– На этот раз нет, милая Франка, донья Алвиту. Теперь вы отправитесь со мной в Ковильян, где будете представлены моей жене. Правда, она еще не знает о вашем вдовстве, но да, возможно, это и к лучшему. Я обидел дона Алвиту, и он мог заявить протест королю, что я увез его красавицу жену. А так, нет мужа – нет проблемы.
Добравшись до Ковильяна, мы зашли в первую попавшуюся лавочку ростовщика и купили мне несколько платьев и сундучок, в который тут же сложили покупки.
Я удивилась тому, что все это делалось столь открыто, буквально под боком графини. Ведь той могли доложить о странных покупках мужа. Но, как выяснилось позже, молодая семья Альвару была отозвана ко двору принца Педру в Лиссабон, и едва меня представили Литиции Альвару, как пришлось спешно собираться в дорогу.
Глава двадцать первая. Лиссабон
Лиссабон сразу же поразил меня своей роскошью и одновременно с тем нищетой.
Почти все дворцы были выполнены в восточном стиле и говорили о своих нынешних владельцах только разномастными гербами, те красовались на воротах и знаменах, свисающих наподобие драконьих хвостов. Бывшие чайные, где мусульмане привыкли пить прохладительные напитки, валяясь на удобных диванах, лакомясь сушеными фруктами и лепешками с медом, теперь торговали вином. Прежде изящные диванчики оказались продавлены и местами подраны во время драк, их покрывали пятна крови и рвоты.
Несмотря на то что весь двор одевался на французский и итальянский манер, простой люд ходил в широких портах, с широкими же поясами и в просторных рубахах. Многие носили халаты и короткие штаны. На головах почти у всех мужчин под широкополыми шляпами виднелись разноцветные вылинявшие и пропахшие потом платки. Некоторые повязывали платки не только на головы, но и на шеи.
Несмотря на то что семейству Альвару и его слугам были выделены несколько комнат во флигеле, принадлежавшем принцу и принцессе, граф тут же купил себе небольшой дом, намереваясь в дальнейшем достроить его, прибрав к рукам недавно выставленный на продажу соседский участок с садиком, искусственным ручьем и небольшим, но уютным домиком, который Альвару собирался либо снести, либо отдать слугам. На домик зарилась я.
Недалеко от нового жилища графа Альвару располагались знаменитые бани, где лет пятьдесят назад один местный волокита, сойдя с ума, умертвил за ночь сразу сорок своих наложниц, с каждой из которых перед этим он имел любовное дело. Так что оставалось догадываться, то ли означенный сеньор это самое любовное дело знал в самых общих чертах, не доставляя радости своим женщинам, а только соревнуясь неизвестно с кем на скорость, либо речь шла о каком-то необыкновенном чуде, и безымянного волокиту следовало причислить к рангу божьих избранников. Так или иначе, но народ валом валил полюбоваться на знаменитые ванны, некогда полные крови прелестных женщин.
Сразу за банями открывался вид на великолепные ворота Святого Якова, поставленые славной дочерью Афонсу Храброго королевой Урраке, державшей в повиновении Леон и Кастилью. Королеву в Лиссабоне любили и почитали, тем не менее, как я ни пыталась вызнать, никто не мог с уверенностью сказать, в честь чего поставлены эти самые врата.
Сохранилось поверье, что для того, чтобы день прошел удачно, необходимо, помолившись святому, дотронуться рукой до изображения птицы на вратах. Много раз я видела, как кареты и носилки специально останавливались в этом месте, после чего отдергивалась занавеска и оттуда выпархивала лилейная ручка в изящной перчатке. Она быстро касалась крыльев или шеи птицы и тут же ныряла в сумрак кареты.
