Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
Вдова склонилась к Куртену.
Веревки так крепко стягивали руки мэра Ла-Ложери и впивались в кожу, что они распухли и на них выступили синюшные лиловые полосы.
На лице арендатора отразились все его страхи и волнения, и потому он был едва ли не бледнее, чем сам метр Жак.
— Судите сами, он не сможет и пошевелиться, — ответила Марианна. — К тому же я запру дверь.
— Да, и надеюсь, вы уйдете совсем ненадолго. Вы же скоро вернетесь?
— Не волнуйтесь.
— Спасибо!.. О! Моя благодарность не идет ни в какое сравнение с благодарностью того, к кому вы идете. Прошу вас, поторопитесь!
— Хорошо, но сначала я вас перенесу в донжон, где вам будет предоставлено все, что положено в вашем состоянии. Не беспокойтесь, ни врач, ни священник не проболтаются.
— Поступайте как знаете… Вот будет забавно увидеть, что метр Жак умирает на кровати, когда всю жизнь не знал другой постели, кроме мха и вереска.
Вдова приподняла вандейца, перенесла в небольшую комнату, о которой мы уже упоминали, и положила его на стоявшую там убогую кровать.
Несмотря на смертельную рану и страшную боль, которую, по всей видимости, ему приходилось терпеть, метр Жак и на краю могилы остался таким же язвительным, каким его знали всегда. В отличие от многих его земляков, ему хватило силы духа до самой последней минуты.
Между тем, продолжая язвить и посмеиваться над теми, кого он защищал, равно как и над теми, против кого воевал, метр Жак по-прежнему не забывал поторапливать вдову Пико отправиться с его поручением к Жану Уллье.
Его усилия не пропали даром, ибо вдова Пико, прикрыв на засов старое хранилище фруктов, где остался лежать на земле связанный Куртен, быстро пересекла сад и вернулась на постоялый двор, где ее поджидала старенькая мать, встревоженная выстрелами, которые донеслись из башни. А так как дочь все не возвращалась, бедная женщина еще сильнее разволновалась, предположив, что та попала в ловушку, подстроенную ее деверем. Старушка уже не знала что и думать, когда в дверях появилась Марианна.
Не сказав матери ни слова о том, что произошло, она только попросила ее проследить за тем, чтобы никто не ходил в эту ночь на развалины, и, накинув на плечи шаль, направилась к двери.
В ту минуту, когда ее рука уже взялась за щеколду, кто-то тихонько постучал в дверь.
Марианна обернулась к матери.
— Матушка, — произнесла она, — если какой-нибудь незнакомец попросится переночевать на постоялом дворе, скажите, что у нас заняты все комнаты. Сегодня никто не должен сюда входить: Бог распростер свою длань над нашим домом.
В дверь снова постучали.
— Кто там? — спросила вдова и открыла дверь, загородив вход своим телом.
На пороге стояла Берта.
— Сударыня, — обратилась к ней девушка, — утром вы дали мне знать, что у вас есть для меня важная новость.
— Ах да, вы правы, — ответила вдова, — я совсем забыла.
— Святая Дева! — воскликнула Берта, заметив, что платок Марианны забрызган кровью. — Неужели что-то случилось с моими близкими? С Мари, отцом или Мишелем?
И, несмотря на всю силу ее характера, от одного лишь предположения у девушки подкосились ноги и ей пришлось прислониться к стене, чтобы не упасть.
— Успокойтесь, — ответила вдова, — я хотела вам сообщить не о несчастье, напротив, у меня есть для вас хорошая новость: один из ваших старых друзей, которого вы считали погибшим и оплакивали как мертвого, жив, и вы с ним увидитесь.
— Жан Уллье! — воскликнула Берта, тут же догадавшись, о ком идет речь. — Жан Уллье! Ведь правда, вы хотели мне сказать о нем? Он жив? Слава Богу! А как обрадуется отец! Сударыня, умоляю вас, отведите меня сейчас же к нему!
— Утром именно так я и думала поступить, но с тех пор многое изменилось, и сейчас вас ждет более неотложное дело.
— Дело? — спросила удивленно Берта. — Какое?
— Вам надо поскорее отправиться в Нант; боюсь, бедный Жан Уллье еще настолько слаб, что не сможет выполнить просьбу метра Жака.
— И что мне надо сделать в Нанте?
— Передать тому или той, кого вы зовете Малышом Пьером, что за секрет ее тайного убежища хорошо заплатили. Необходимо, чтобы она немедленно оттуда уходила. Для нее любой другой дом будет надежнее, чем тот, в котором она сейчас скрывается. Ее предали, о чем она должна быть немедленно предупреждена. Такова воля Божья!
— Предали! — воскликнула Берта. — Предали! Но кто?
— Тот человек, кто однажды уже прислал за ней солдат в мой дом, это арендатор в Ла-Ложери по имени Куртен.
— Куртен? Вы его видели?
— Да, — коротко ответила вдова.
— О! — воскликнула Берта, сложив в мольбе руки. — Нельзя ли мне увидеть его?
— Девушка, — произнесла вдова, уклоняясь от ответа. — Моего мужа убили приверженцы этой женщины, а я заставляю вас спешить, в то время как вы, одна из ее самых верных сторонниц, сомневаетесь, стоит ли пускаться в путь!
— Да, да, вы правы, — сказала Берта. — Я вовсе не сомневаюсь, а бегу!
И в самом деле, она повернулась, чтобы уйти.
— Вы опоздаете, если пойдете пешком. На конюшне стоят две лошади. Берите любую из них, а надеть на нее седло и накинуть уздечку поможет вам слуга на конюшне.
— О! — воскликнула Берта. — Не волнуйтесь, с седлом я как-нибудь и сама справлюсь. Но чем же бедную вдову сможет отблагодарить та, которую вы спасаете во второй раз?
— Передайте, пусть она вспомнит о том, что я ей сказала в моей лачуге у постели, где лежали двое убитых по ее вине мужчин, передайте ей, что она совершает преступление, когда несет раздор и войну в страну, где даже враги защищают ее от предательства. Поторопитесь, мадемуазель, и с Богом!
С этими словами вдова стремительно вышла из дома. Вначале она побежала к кюре Сен-Фильбера, попросив прийти в донжон, затем со всех ног помчалась напрямик через поле к своей ферме.
XXV
«КРАСНЫЕ ШТАНЫ»
За прошедшие сутки волнение Берты достигло предела; узнав о разоблачениях Жозефа Пико, девушка засомневалась не только относительно Куртена: она уже перестала доверять самому Мишелю.
Из памяти Берты никак не могло выветриться воспоминание о вечере накануне боя при Ле-Шене, когда она заметила мужскую фигуру под окошком Мари; время от времени это воспоминание искрой вспыхивало в сознании и болью отзывалось в сердце, а мысли о безучастном к ней отношении Мишеля во время выздоровления вряд ли помогали развеять все сомнения; когда же она узнала, что Куртен, действовавший, как она предполагала, не по собственной инициативе, направил корабль в открытое море, а главное после того как, охваченная тревогой за своего любимого, она вернулась в Ла-Ложери и не нашла его, ее ревнивые подозрения еще более усилились.
